Большой марш (сборник)

Гончаров Юрий Даниилович

– А коленочки-то – первый сорт! – сказал он, скосив на Мальвину глаза, и даже аппетитно прицокнул языком.

Мальвина поспешно отодвинулась назад, направила лампу так, чтобы свет не падал на ее оголенные колени.

– Так поделись, куда же ты шла – на танцульки, на свиданье?

Досада и злость в Иване уже пригасли; видать, он не умел долго держать в себе плохое настроение.

– Смотрю – идет девочка, вся как с картинки, чистенькая, наглаженная, туфельки…

– Так вам не дорога была нужна, а только знакомство завести! –

сказала Мальвина с нарочитым укором, как бы разоблачая Ивана.

– Сказать откровенно?

– Откровенно.

– Совсем откровенно?

– Совсем.

– Нет, мне нужна была только дорога. А девчонок у нас в городе – сколько угодно. Тоже – чистенькие, наглаженные, в лаковых туфельках…

Он сказал серьезно, без улыбки, и в конце взглянул на Мальвину тоже серьезным, холодным даже взглядом, – как бы и взглядом подтверждая искренность своих слов Но она разгадала: он опять играет, шутит. И смотрит, какое впечатление произвели его нарочно жестокие слова. Тем не менее ответ его скребнул Мальвину по сердцу.

– Дай-ка мне шведский ключ, – кивнул он на раскрытую железную коробку.

Она вынула ключ, подала.

– Гляди-ка! – удивился он. – Знаешь! Откуда ты знаешь, что это шведский ключ?

– У меня папа шофер.

– А ты-то сама чего делаешь? Доярка, свинарка, птичница?

– Педучилище окончила.

– Значит, учительница?

Мальвина кивнула. Что-то не позволило ей сказать что она не учительница, а только воспитательница в детском саду. «Няня» – так называют ее деревенские женщины, не вникая, кто воспитывает, а кто нянчит.

– Дважды два – четыре? – засмеялся Иван. – И как – ученики тебя слушаются?

Мальвина вспомнила своих четырехлеток, их глазенки, широко открытые на нее, когда она что-нибудь рассказывает им на прогулках – про травы или цветы, про птиц, про колхозные машины.

– Еще как! – ответила она. – Вы бы только по смотрели!

– Слушай, – сказал Иван, – а что ты всё «вы», «вы»? Что я – дядя с усами? Давай-ка на «ты», так лучше.

– Хорошо, – сказала Мальвина, чувствуя, как у нее отчего-то перехватывает сердце.

– Посвети-ка сюда… А теперь – сюда…

Иван поставил на место поврежденного колеса запасное, стал быстро навинчивать гайки, туго затягивая каждую ключом. На лбу его выступил пот, заблестел капельками.

– Все! – сказал он, бросая ключ, выпрямляясь. – Спасибо, помогла. Дай я тебя за это поцелую!

– Что вы! – успела сказать Мальвина.

Протянув руки, не касаясь ее платья испачканными ладонями, он обхватил ее локтями, притянул к себе. Она толкнулась в его жарко дышавшую грудь и в каком-то секундном, парализовавшем ее безмолвии даже не сделала движения отклониться, упереться хотя бы своими руками. Он нашел ее полураскрытые, влажные губы и мягко и крепко, продолжительно поцеловал. Она ощутила влагу его рта, поцелуй ее одурманил, и когда он отпустил ее, она несколько мгновений простояла, как

оглушенная, приходя в себя. Потом сказала:

– Вы со всеми так?

– «Ты».

– Ты со всеми так?

– Со всеми без исключения, – сказал он весело. – Кого люблю и кто меня любит.

– Ты женатый? – спросила она. Этот вопрос был в ней все время, он сверлил ее изнутри, жег, – еще с того момента, как она села в машину.

– А как же, конечно! – тут же отозвался он. – Жена и трое детей. И злая теща в придачу.

– Нет, правда? – спросила она упавшим голосом.

– Мне двадцать три всего, какая может быть женитьба? Еще учиться пять лет, гранит науки грызть… Садись, поехали!

Он быстро засунул в машину домкрат, ящик с инструментами. Запустил мотор, погнал «газик» по дороге, петлявшей меж колючих репейников.

– Собственно, а чего я гоню? – вдруг остановил он себя вопросом и резко сбавил газ. – Все равно на запаске никуда не уедешь. Доставлю тебя на место, и придется прокол латать. Ну, дурак я, дурак! Сегодня по телеку киевское «Динамо» с ленинградским «Зенитом», «Адъютант его превосходительства», вторая серия… В парк можно было сходить, ребята наши там соберутся… А я вот где кантуюсь, в Маляевке какой-то! Так, что ль, деревня твоя называется?

– Так.

– Чего же здесь – колхоз, совхоз?

– Колхоз «Родина».

– Ну и как?

– Что?

– Жизнь колхозная?

– Ничего, живем.

– И нравится?

– Я деревню люблю.

– Так уж?

– Природа, воздух. Суеты этой вашей городской нет. Кто в деревне родился, тот ее не может не любить.

– То-то от вас, таких любителей природы, в городе тесно… Я по своим дружкам флотским знаю. Ни один назад вернуться не хотел. На БАМ, на стройки, даже в пустыню, только не к себе домой, в такую вот Маляевку…

– Не все же так.

– Абсолютное большинство.

– Конечно, больше стремятся на производство, – согласилась Мальвина. – Там и заработки выше, и условия. Можно работать и учиться, в инженеры выйти.

– А тебе не скушно здесь?

– Бывает…

«Газик» уже ехал между домами по деревенским проулкам.

– Тебя где ссадить?

– А где вы чиниться будете?

– Да где-нибудь, все равно. Свет у меня есть. А свет – главное.

– Возле нашего дома можно. Там место ровное. Папа там всегда машину ставит.

– Можно и там, – сказал Иван. – Все равно.

Свора тех же разномастных дворняг опять остервенело бросилась наперерез «газику», облаяла его со всех сторон, точно исполняя какую-то возложенную на них обязанность. Самые злые забегали даже спереди машины, щеря красные пасти, бешено сверкая глазами, демонстрируя намерение вцепиться в радиатор. Уже не одна из этих уличных собак попала под колесо, кончила свою бесшабашную жизнь в дорожной пыли, но оставшихся это почему-то не пугало, не служило им примером, повадки их оставались прежними.