Большой марш (сборник)
Шрифт:
Иван поставил машину, где указала ему Мальвина, напротив ее дома, возле палисадника и лавочки.
Было уже совсем темно, ничего не различить в десяти шагах. В том краю деревни, где находились сельсовет, клуб, правление колхоза, желтели на столбах электрические лампочки. Из палисадника сладко пахло настурцией, в черной листве деревьев поблескивали светлые шары яблок. Через дорогу в окнах дома мигал голубовато-лиловый свет телевизорного экрана и слышался торопливый голос комментатора: «…Блохин проходит среднюю линию, передает мяч Колотову, Колотое идет дальше,
Иван размотал длинный шнур переносной лампы, повесил ее на планку палисадника. Вспыхнул яркий свет, сделав окружающую ночь еще черней.
– Иди, чего ты тут торчишь. Я и один справлюсь, – сказал Иван, заметив, что Мальвина никуда не торопится.
– Успею. Починишь – и пойду. Может, что-нибудь нужно станет.
– В таком случае – вынеси-ка мне водички попить.
– Может, квасу?
– Давай квас, все равно.
Мальвина открыла дом, спустилась в погреб, налила литровую банку холодного белого окрошечного кваса, который мать умела делать так, как никто в деревне, понесла Ивану.
Проколотое колесо уже лежало на земле, в кругу света, бросаемого переноской. Тут же лежали монтировочные лопатки, другие инструменты, а сам Иван, до пояса всунувшись в открытую дверцу, рылся в глубине кузова, что-то ища.
– Елки-моталки!
Покинув кузов, он метнулся к коробке с инструментами.
– Вот это номер!.. Федька стырил, паразит, больше некому!
Он стал выбрасывать содержимое коробки на землю.
– Ну, ясно! Он третьего дня камеру латал. Взял, а назад не положил… Паразит чертов! Ну, я ему врежу! У него пять зубов вставных, – еще десять вставит!
Мальвина протянула ему банку с квасом.
– Не суйся под руку, – огрызнулся Иван.
– Ты же квас просил.
– Погоди ты с квасом!
Он опять присел над распотрошенной коробкой, пошебаршил тем, что еще оставалось в ней, заново перекидал то, что вывалил на землю.
– Нету! – сказал он убито и как-то окончательно, распрямляясь и опуская руки. – Ни вулканизатора, ни заплат, ни сырой резины. Федька, сволочь! Всё смыл!
Тыльной стороной ладони он отер потный лоб.
– У кого тут можно разжиться?
– Сейчас ни у кого. Только утром. Папа приедет, он все даст. У него в мастерской все есть.
– Утра ждать?! – весь так и взорвался Иван. – А где эта мастерская?
– Она закрыта. Сегодня же выходной, никто не работает. А завгар в город уехал, утром еще, я видела. А ключи у него.
– Так что же это выходит – ночь мне тут ночевать?
Иван нервно походил около лежащего колеса.
– Дай же квасу!
Он выпил всю банку, не переводя дыхания.
– Хорош квасок. Самодельный?
– А какой же еще в деревне бывает?
Иван медленно, звякая железом, собрал в коробку инструменты. Прикрепил к задней стенке кузова колесо.
Телевизионный комментатор на другой стороне улицы кричал: «…мяч у Блохина, его атакуют, следует длинная передача… Неточно! Мяч перехватывает Клементьев, передает Давыдову, Давыдов снова Клементьеву, к ним подключается Мельников,
– Люди смотрят, слушают… – сказал завистливо Иван. – Ну, Федька, гад, паразит, он у меня это запомнит… В твоем доме телевизор есть?
– Он поломался.
– Совсем не работает?
– Надо в район везти, чинить. Или в город. А папе всё некогда.
– Совсем весело! – сказал Иван.
Забросив в машину переноску, он со всей силы хлопнул дверцей. Сел на лавочку, вытянул ноги.
– Ну и что теперь, спрашивается, делать? Сказки рассказывать?
– На танцы можно сходить… – промолчав, сказала Мальвина.
– Как – вот так? – дернул Иван за борта своей куртки. – В кирзе?
– А что? У нас и так приходят.
– И ты со мной пойдешь, с таким?
– Пойду.
Иван помолчал. Лицо его было неразличимо в темноте. Мальвина его не видела.
– Пойдем! – сказал Иван решительно, даже с каким-то мальчишеским озорством. Опять в нем произошла быстрая перемена. Случившееся, вероятно, теперь было для него просто забавным приключением. А предложение Мальвины продолжало это приключение, делало его совсем забавным. Не думал, не гадал – и в деревенский клуб на танцы… Будет потом что порассказать друзьям и приятелям…
– Сапоги только надо почистить, – сказал он. – И рожу умыть.
Мальвина бросилась на веранду искать щетку, ваксу, готовить для Ивана воду, чистое полотенце. Она почему-то очень спешила, внутри нее, поочередно сменяясь, трепетали радость и страх, – как бы Иван не передумал или не случилось какой помехи, которая расстроит их сборы.
Иван пошаркал щеткой по сапогам, вычернил их ваксой; на них появился даже блеск. Сбросил куртку, засучил рукава тельняшки, загремел стерженьком умывальника. Вода наливалась в пригоршни медленно.
– Лей из кружки! – скомандовал он Мальвине.
Он низко наклонился над тазиком, намыливая лицо. Пена радужными пузырями летела с его рук. Его худая длинная спина была перед Мальвиной. На тельняшке во многих местах виднелась штопка. Такую тельняшку давно следовало выбросить, хоть это и память о флотской службе. Кто делал эту штопку, мама? Или у него есть девушка, невеста, это ее руки, ее забота? Мальвина испытала острую, как булавочный укол, зависть. Конечно же, есть у него какая-нибудь девушка, не может быть, чтоб нет… У такого парня… Он приходит к ней вечерами, после работы, и она ждет, встречает его, как своего, почти как жена, кормит, если он голоден, а пока он ест – пересматривает его одежду: не оторвалась ли пуговица, не надо ли где подшить, подштопать, – как может это делать тоже только своя девушка, почти жена, для которой эти заботы – добровольная и желанная обязанность. И все в нем ей знакомо, привычно, до бесконечности родное. И как же, наверное, прекрасно такое чувство – привычности, постоянства, полной во всем сродненности…