БондиАнна. В Россию с любовью
Шрифт:
— Тэр дарин ирэхгуй [9] , — сказал тихо.
Вцепилась она в руку его, слёзы по щекам потекли. Он присел рядом, взял её лицо ладонями. В ту ночь отдала ему своё девичество. Сама отдала, без принуждения, как мужу законному.
Дважды луна сменилась, когда она поняла, что понесла. Сказать ему хотела, да как? Слов по его знала всего ничего, а таких и вовсе не слышала. Маялась, думала, а он сам узнал. Как — кто ж ведает. Ночью одной положил свою ладонь на её живот и сказал спокойно: «Хуу [10]
9
Тэр дарин ирэхгуй — Больше не придёт (монгол.).
10
Хуу — мальчик (монгол.).
Родила тоже легко. Повитуха обтёрла ребёнка подолом, положила ей на грудь. Она перебирала чёрные мягкие его волосы и шептала: «Буу ай». Он ткнулся ей в грудь, нашёл сосок и жадно приник горячим маленьким ртом. Она тихо засмеялась. Этот ребёнок угоден Богам.
Повитуха возилась в ногах. Омывала бедра от крови горячей, что-то бормотала тихое, убаюкивающее. За дверью послышались шаги, тяжёлые, мужские. «Пришел сына увидеть, — подумала, — ох, негоже ему здесь, не мужское это. И я неприбрана…»
Тут повитуха как услышала: подошла, по волосам погладила, смахнула пот со лба горячечный. И сунула под нос ей тряпицу, а от той дух резкий. По глазам ударило. Миг — и заснула она. Только успела сына к себе прижать…
Очнулась на земле сырой. Руки связаны, а в ногах силы нет. Встать попыталась — по бедрам снова заструилось горячее. Сын! Забилась, закричала истошно. Кто-то схватил грубо, на ноги поставил да потащил. Расступились деревья, открылась поляна, посреди — костёр в самое небо. Люди вокруг тенями жмутся. Один только стоял прямо, открыто да гордо. Пригляделась к свету — старец Калай. Вот и свиделись. Да только встреча эта ничего хорошего не сулит.
От костра веяло жаром. Она вдруг вспомнила день, когда монголы пришли. Внутри всё сжалось от внезапной боли. По телу пробежал мертвенный холод. Никогда уж ей не согреться, хоть в огонь кидайся.
Калай что-то крикнул. Толкнули её в спину, почти к самому жару. Дым ел глаза, но было что-то ещё. В огне, в пекле. Ветер налетел, и сквозь дым она учуяла…
Мейфер, Лондон, 2003 г.
Я вынырнула из сна, словно из ледяного озера, поверхность которого уже подёрнулась тонкой корочкой льда. Дыхание сбилось. Всё это было слишком реальным. Но ведь это всего лишь сон.
Вскоре я, однако, забыла о своём беспокойстве, вызванном ночными видениями. Появился другой повод нервничать.
Глава 21
От любви до отчаяния — семь сантиметров
Лондон, 2003 г.
Я заметила, что стала быстро уставать. Тяжело было носить пакеты, хотя покупок я делала не больше, чем обычно. Настроение менялось по десять раз на дню. Всё это я логично списывала на стресс из-за отсутствия работы. И всё-таки в один из вечеров решила забежать к
Кабинет врача в Мейфёр, отделанный деревом и дорогими тканевыми обоями, выглядел очень представительно и по-британски. Ничего не напоминало о больнице, казалось, солидный джентльмен просто беседует со своими знакомыми за чашечкой чая.
Всё-таки место решает.
— Доктор, со мной что-то кардинально не так, мне кажется, у меня либо отказывают органы, либо я больна какой-то страшной болезнью…
Терапевт, пожилой белый мужчина, поднял взгляд от протокола с результатами анализов и посмотрел на меня с лукавой улыбкой:
— С вами всё более, чем нормально, миссис Чапман. Тут праздновать нужно, а не грустить. Вы беременны.
Не помню, как я дошла до своей квартиры. Хорошо, что она была всего в нескольких метрах от приёмной врача. Я была в полном шоке.
Беременна? Это какой-то дурной сон.
Медленно разулась, сняла куртку, легла на кровать в своей спальне. Всё ещё в состоянии аффекта положила руку на живот. И вдруг почувствовала его. Нет, конечно, никаких толчков ещё не было. Я просто совершенно чётко осознала: он там. Уже три месяца во мне жил маленький человек, о котором я ничего не знала.
И что же мне делать, малыш?
Внезапно я поняла, что мальчик, который пришёл ко мне в ночь знакомства с Алексом, был моим сыном. Мгновенно исчезла пустота, от которой я убегала столько лет. Пока его сердечко билось внутри, я была не одна. Уснула я с чувством наполненности и радости от знакомства. Хотя, конечно, радоваться было нечему.
Сам факт беременности меня не пугал. Страшила лишь мысль, что Алекс уже довольно давно употреблял наркотики. Я и сама не была святой. Работая в «Джетсейлс», позволяла себе выпивать и тусоваться, не думая о режиме.
Но запрещённые вещества…
Одна мысль о том, какой ребёнок может родиться от такого отца, повергала меня в самую глубокую бездну мрака.
Старый телефон лежал на краю дивана. Я была уверена, что никогда больше его не включу, но теперь мрачно смотрела на тёмный экран и думала, стоит ли рассказать о ребёнке Алексу. Через полчаса я всё-таки поняла, что не готова в одиночку нести всю тяжесть принятого решения.
Это решение далось мне нелегко. Я даже позвонила матери Алекса — Джейн — словно пытаясь ухватиться за соломинку и не принимать его.
С Джейн мы общались мало, но в целом она относилась ко мне хорошо, насколько это было возможно при британской сдержанности. Когда Алекс представил меня своим разведённым родителям, они, конечно, не выказали особого восторга. Отец даже посоветовал сыну провериться на СПИД после «такой связи». Меня это позабавило. Несмотря на первую реакцию, я пыталась наладить с семьёй мужа тёплые отношения. И, казалось, мне это даже удалось: отец Алекса с удовольствием принимал нас после свадьбы у себя в гостях в Вейбридж. Пока однажды, примерно через год, не стал свидетелем ломки. После этого он привёз Алекса в нашу квартиру, выгрузил в прихожей, как мешок с мусором, и заявил, что отныне сына у него нет.