БондиАнна. В Россию с любовью
Шрифт:
— Мы можем подождать девять месяцев, — во мне поднималось новое чувство. Злость, которая часто приходит в безвыходных ситуациях. Я говорила холодным и уверенным тоном. — Ребёнок родится, мы сделаем анализ ДНК. Только вот тогда тебе придётся платить за его жизнь до самого конца, и это будет намного дороже.
— Русская шлюха, — злобно выплюнул Курт и отключился.
Через час он прислал сообщение: «Время и адрес? Я поеду с тобой. Хочу убедиться, что ты реально от него избавишься».
Я выдохнула. Во рту осталось мерзкое послевкусие, как после
Курт меня возненавидел. И конечно, так и не поверил, что ребёнок от него.
Находясь в отношениях, мы склонны идеализировать партнёра, готовы мириться с его недостатками или попросту не замечать их. Страсть застилает нам глаза, а тревожные звоночки не слышны за любовным воркованием и горячими стонами. Однако стоит лишь столкнуться с трудностями, как люди открывают своё истинное лицо.
Курт был жадным. Эта жадность иногда становилась маниакальной. Поэтому он решил, что я вовсе не была беременна. Курт знал, что мне так и не удалось найти работу, а значит, с деньгами у меня было совсем туго. Он подозревал, что я просто пыталась выжать из него пятьсот фунтов.
Чтобы поймать меня на лжи, Курт отправился на аборт вместе со мной.
Клиника находилась в лесу за границей Лондона. У ворот постоянно дежурили активисты-пролайферы с плакатами «Сохрани жизнь!» и «Аборт — это убийство!». Они не кричали, не нападали, не кидались тухлыми помидорами. Просто стояли там с девяти утра до пяти вечера каждый день, будто им за это платили, и провожали всех входящих осуждающими взглядами.
Мы с Куртом приехали в клинику к открытию и почти два часа ждали своей очереди.
Казалось бы, рядом со мной был близкий — ну или хотя бы не совсем чужой — человек, который мог меня поддержать. На деле же я мечтала остаться в одиночестве, потому что Курт был худшей компанией, какую только можно было представить. Он сверлил меня ненавидящим взглядом и постоянно заводил разговор о моей глупости и безответственности.
Со скрежетом зубов — я в самом деле слышала, как они скрипели — Курт заплатил пятьсот фунтов и, грубо схватив меня за локоть, потащил к кабинету. Там мы прождали ещё немного в полном молчании. Наконец, меня пригласили войти.
К счастью, сама процедура продлилась недолго. Я не ожидала, что это будет так больно. И физически, и морально.
Кусая губы, я терпела, пока из меня в буквальном смысле что-то доставали. Я уперлась ногами в гладкую поверхность гинекологического кресла, а взглядом — в пустой угол процедурной, стараясь глубоко дышать и думать о чём-нибудь постороннем. Когда боль стала слишком сильной, я закрыла глаза. Через несколько минут она стихла, и, разлепив веки, я вздрогнула. Передо мной стоял мальчик — тот, которого я видела раньше, в день знакомства с Алексом.
Прости!
Ему не суждено было родиться и вырасти. Сейчас, в этот самый момент, то, что должно было стать его телом, вырезали из моего чрева. Я хотела что-то сказать…
И проснулась. Всё это время я спала под анестезией и никак
Процедуры проводились словно на конвейере. Стоило мне очнуться, как меня буквально вытолкали из кабинета, чтобы следующая девушка могла пройти на «чистку».
Курт всё это время сидел возле кабинета и нетерпеливо барабанил пальцами по обивке скамьи.
— Наконец-то! — с отвращением выдавил он и, не оборачиваясь, направился к выходу. Он даже не спросил, как я себя чувствую, не посмотрел, иду ли следом.
А я с трудом могла передвигать ноги. Голова кружилась, меня тошнило, тело нещадно болело, а рассудок то и дело затуманивался. До этого мне никогда не делали общий наркоз, и я не знала, что все эти ощущения — лишь его последствия. Мне было по-настоящему страшно.
Как бы там ни было, я крепко сжимала сумочку в руках и молча шла следом за Куртом.
Единственное, о чём я могла думать в тот момент, — как бы поскорее доехать до дома и лечь. Я была уверена, что Курт вызовет такси, но у него были другие планы.
— Я там засиделся что-то… Пройдёмся пешком.
До ближайшей станции метро было не меньше пяти километров.
— Какое «пешком», ты что? Я же после операции! — даже говорить было сложно. На ногах я держалась с трудом, а от мысли о том, чтобы куда-то идти, хотелось просто лечь и умереть на месте.
— Ну тем более, тебе сейчас больше шевелиться нужно, больше ходить, — довольно ядовито процедил Курт и двинулся прочь.
В кошельке было всего пять фунтов. Такси до города стоило десять. Я не стала предлагать Курту оплатить половину — интуитивно почувствовала, что он откажется.
Он наказывает меня, ведь я украла его пятьсот фунтов!
От безысходности я безропотно приняла его условия и медленно поплелась следом.
Обезболивающее уже должно было подействовать, но почему-то с каждым шагом боль становилась всё сильнее. Она тягучей лавой ползла вдоль позвоночника и заливала живот. Сначала только внизу, потом всё выше — через десять минут я едва могла разогнуться от режущей боли. Меня знобило и лихорадило. Я остановилась, чтобы немного передохнуть, и, не в силах держаться прямо, согнулась, уперев руки в колени. Пот капал со лба на грунтовую дорожку. Голова закружилась, и я сама не поняла, как оказалась на земле.
Курт остановился. Пробормотав что-то под нос, он вернулся к тому месту, где я стояла на коленях, пытаясь найти баланс, и рывком поставил меня на ноги.
— Отпусти… — прошептала я. — Что-то не так, мне очень больно…
— Не притворяйся! — гаркнул Курт и поволок меня за собой. — Я вижу, что ты притворяешься. Я не верю, что тебе так больно. Давай, шевели ногами!
Я вырвала руку. Чуть в стороне от дороги стояла скамейка.
Боже, спасибо тебе за неё!