БондиАнна. В Россию с любовью
Шрифт:
Я буквально упала на грязные доски, чувствуя, что мысли снова путаются.
Вот бы отключиться и проснуться дома…
— Вставай, идём! — требовательно приказал Курт.
— Дай мне минутку…
— Нет, ты встанешь прямо сейчас!
Он снова поднял меня одним резким и болезненным движением и потащил по дорожке.
Я думала, больнее уже быть не может, но…
Если бы я отказалась идти, он, наверное, просто поволок бы моё тело прямо по выбоинам и камням. Меня била крупная дрожь, но усилием воли я переставляла
Мы шли больше часа, а для меня эта дорога была бесконечной, как путь на Голгофу. Мокрая одновременно от жара и от ледяного пота, почти теряя сознание, я прошла эти несколько километров до станции метро и, наконец, отключилась в вагоне. Пришла в сознание, когда моя голова коснулась покрытия сиденья — от резкого торможения поезда я завалилась набок. Курта рядом не было. Я вообще не могла вспомнить, спускался ли он со мной в метро или остался у входа, чтобы поймать себе такси. Так или иначе, ему было наплевать, доберусь ли я до дома.
Такого бессилия я не чувствовала, наверное, никогда. Сидя в вагоне, я прижимала к себе сумочку, как единственную оставшуюся в моих руках ценность. И не могла поверить, что человек, с которым меня, казалось, связывали близкие отношения, так поступил.
Мысли о Курте прервал новый приступ боли, такой сильный, что я снова легла на сиденье, скрючившись и совсем не думая, как это выглядит со стороны. В тот момент я была одинока как никогда.
Позже я пыталась вспомнить, как вышла на своей станции и дошла до дома. Пыталась, но не могла. Помнила лишь, как ревела от боли, поднимаясь по ступеням. Как трясущимися холодными пальцами нащупала ключ в сумочке. Как попала им — не с первого раза — в замочную скважину. Как прикрыла за собой дверь. И как рухнула на кровать, потеряв сознание, теперь уже надолго. От боли и пустоты внутри я буквально отключалась и, видит Бог, не хотела возвращаться.
Глава 23
Будет дух вечно скитаться
Деревня Шамурша, 1236 г.
Сперва она только запах почуяла, а потом уж увидела. В огне, в самом сердце пламени корчилось крохотное тельце. Изгибалось в какой-то неистовой пляске, горело, исчезало. Дым заволакивал поляну. А сквозь него — смрад горелого мяса.
Хотела броситься в костёр, то ли спасти, то ли умереть с ним. Ноги подвели. В который уж раз. На колени упала, смотрела, смотрела, крик из груди рвался, да так и застрял в горле. Нет таких звуков, чтоб горе её выплеснуть.
— Будет дух его вечно скитаться в промежутках миров, пока небо с землёй не соединятся! Проклят! Проклят! Проклят! — вымолвил старец. Тихо сказал, почти шёпотом, да только слова те гул огня и шелест листьев заглушили.
— За что? — только и смогла она выдохнуть.
Старец вперил в неё белые глаза свои.
— За то, что кровь свою с кровью врага смешала! Землю родную осквернила! Негоже врагу служить да ложе делить, хоть бы и смертью грозил. Нет на то воли богов, одно проклятье! Проклят!
— Проклят… — прошелестели голоса над поляной.
Огонь взметнулся к небу. На мгновение как будто увидела она в нём мальчика
Лондон, 2003 г. После аборта
Я проснулась и едва успела свесить голову с кровати. Меня вырвало, уже в четвёртый или пятый раз. Тело сотрясали спазмы. Я не могла понять, сколько проспала: час или сутки.
Какой сейчас день? И день ли вообще?
Шторы были плотно задёрнуты, но мне всё-таки показалось, что в окно пробивается тусклый свет. Впрочем, в Лондоне это могло быть и раннее утро, и сумерки, и полдень в пасмурную погоду. Не знаю почему, но мне было важно понять, какое время суток за окном.
В первый раз я очнулась ночью, в этом не было сомнений. Нащупала сумку, вытащила мобильник, но он оказался разряжен. Сил, чтобы добраться до комода и поискать зарядное устройство, не было. Я снова отключилась и после несколько раз приходила в себя от мучительных рвотных спазмов.
Господи, а если я не очнусь и захлебнусь?
По ощущениям, в беспамятстве я провела сутки. Приходя в себя, я ловила обрывки мыслей: скоро придёт Вера и найдёт меня. Сейчас, когда сознание немного прояснилось, я вспомнила, что Вера уехала за город на несколько дней.
Никто не поможет. Придётся самой.
Всё это время я пыталась себя убедить, что происходящее со мной — просто последствия операции. Боль — часть восстановления, и это абсолютно нормально, нужно просто потерпеть. Всё пройдёт. Теперь же я поняла, что такого точно не должно быть. Я вся горела, температуру даже не нужно было измерять, и так было понятно, что она очень высокая. А внутри как будто проворачивались ножи мясорубки. Такие ощущения не могли быть предвестниками выздоровления. Мне казалось, что ещё немного, и я просто умру.
Подтягивая тело на руках, я всё же умудрилась найти зарядное устройство и, отбивая зубами дробь, воткнула вилку в розетку. Эти простые действия потребовали таких неимоверных усилий, что какое-то время я просто лежала на полу, собираясь с новыми силами. Соблазн закрыть глаза и снова провалиться в беспамятство был так велик!
Нет, Аня! Если сейчас не начнёшь шевелиться — просто сдохнешь под кроватью!
Вся одежда была насквозь сырая от пота. Я попыталась встать, но не смогла. Так что в ванную пришлось ползти. Там я из последних сил подтянулась, вцепившись в бортик, перевалила своё непослушное тело в ванну и включила душ.
Горячая вода показалась мне прохладной. Я видела, что кран выкручен на полную, понимала, что в ванну льётся почти кипяток — насколько это вообще возможно в Англии. Но из-за жара мне казалось, что вода не обжигает, а охлаждает. Зубы опять застучали — я никак не могла согреться и дрожала, сидя в ванне под горячей водой.
Одежда намокла и стала тяжёлой. Я с трудом выпуталась из облепивших тело тряпок и ногой сдвинула их к сливу. Ванна наполнялась, и я поняла, что снова готова отключиться. Подставила лицо под струю воды в надежде, что это меня немного взбодрит. Не помогло.