Бородинское поле

Шевцов Иван Михайлович

понял, и тогда к нему вернулась неистребимая жажда жизни.

Он потянулся рукой за ружьем, лежащим на бруствере, но, к

своей досаде, увидел, что приклад, раздробленный

гусеницами, отделился от ствола. Теперь у Олега остались

только гранаты: две ручные и одна противотанковая. Некогда

было раздумывать и рассуждать, какой враг опасней - волны

наступающей по картофельному полю пехоты, до которой

было еще метров пятьсот, или танкисты,

бегущие с другой,

противоположной стороны. И Олег швырнул гранату в

танкиста, швырнул легко и точно, прямо под ноги, и приготовил

на всякий случай вторую. Танкист, бежавший на Олега, упал, но

Олег видел, как два других танкиста после взрыва гранаты

отпрянули назад и залегли возле гусениц горящего танка. Они

явно растерялись, попав из огня да в полымя, и еще не успели

прийти в себя. Зато Остапов уже вполне овладел собой.

Теперь он спокойно и достаточно быстро вставил запал в

противотанковую гранату, затем из окопа сильным броском

метнул ее в танк и угодил в его корму, самое уязвимое место.

Расчет его был верным - поразить не только танк, но и

танкистов, лежащих подле танка, в тылу нашего окопа. И он,

очевидно, поразил - взрыв был мощным, танк охватило пламя,

а те двое танкистов как лежали, так и остались лежать

неподвижно возле гусениц.

Вот в этот момент Остапов увидел, как быстро

сократилось расстояние между окопами и атакующими

гитлеровцами. Их было много, гораздо больше, чем тех, кто

находился в обороне. Они шли с тупым упрямством, не

обращая внимания на встречный огонь. Одни падали

замертво, а другие продолжали идти. За первой волной

катилась вторая... Казалось, им нет числа. Шли, поблескивая

щетиной штыков и строча из автоматов. Озверелые от крови,

хмельные от шнапса, шли потому, что им было приказано

любой ценой занять сегодня деревню Утицы и

железнодорожную станцию Бородино. Им было сказано, что в

окопах засел небольшой отряд русских, подавленный

немецкими бомбами, снарядами и минами.

Остапов знал, как знали и другие бойцы, что в тыл наших

окопов, в сторону Утиц, прошли немецкие танки, те самые,

которые не смогли преодолеть минное поле, и эти танки могли

в любую минуту появиться с тыла - от рощи, что в двухстах

метрах от окопов. И тогда его охватило чувство страха, совсем

не то, которое он только что испытал от надвигающегося на

окоп танка, а другое, новое - ощущение предстоящей

рукопашной, схватки, встречи с врагом лицом к лицу. И в

схватке этой преимущество

было на стороне врага уже и

потому, что у Олега, кроме одной гранаты, не было никакого

оружия. Он схватил ствол своего ружья и не знал, что теперь с

ним делать. Бросить нельзя, и стрелять из него тоже

невозможно. Он снова посмотрел назад, где горел танк. Немец

лежал в десяти шагах от окопа, распластавшись и вытянув

вперед руки. Обнаженная голова его была окровавлена. Подле

валялся пистолет.

Остапов подумал: выскочу, возьму пистолет и буду

стрелять в атакующих. Он выскочил из окопа и побежал к

немцу. Но когда поднял с земли пистолет и обернулся назад,

чтобы возвратиться в окоп, то увидел, что из окопов

повыскакивали и другие бойцы и бегом устремились на восток,

в сторону небольшой рощи. "Значит, отступаем, наверно, была

команда", - решил Остапов и тоже вместе с другими побежал в

рощу. А через пять минут их окопы были заняты атакующими

немцами.

Трудно сказать, у кого не выдержали нервы и кто

побежал первым. Возможно, весть о ранении лейтенанта

Аннушкина, которого незадолго до того, как отряд оставил

окопы, санитары унесли в рощу, куда следом уходили и другие

легкораненые, посеяла неуверенность и страх. Во всяком

случае, если б Остапову сказали, что он первый вышел из

окопа и подал дурной пример другим, он счел бы такое

обвинение злостным наветом, чудовищным оскорблением. И

был бы прав. Он не думал отступать без приказа, но вполне

возможно, что именно его выход из окопа за оружием и

послужил поводом для оставления отрядом оборонительного

рубежа. Стихия паники, особенно на войне, опасна. Она как

горный обвал.

Александр Гоголев с горечью и волнением видел, как

отряд оставил позиции и, в сущности, бежал в рощу в надежде

найти там спасение. Приказав батарее открыть огонь по

окопам, которые только что начал занимать враг, он, закинув

автомат за спину, вскочил на лошадь и галопом помчался по

полю наперехват отступающим. Он еще надеялся остановить

их и вернуть в окопы. "Безумцы, что они делают?..
– с горькой

досадой думал Гоголев. - Роща - не укрытие, а, скорее,

ловушка. Что они - не соображают? Обезумели от страха? Что

у них за командир?.." Автомат ППШ и четыре обоймы патронов

Гоголев прихватил сегодня, когда уходил с дивизионом

Князева, - посоветовал Макаров, который с первого дня