Бородинское поле
Шрифт:
Остапов вернулся. Гоголев лежал на земле, с протянутой
рукой на запад, и пальцы его безжизненно касались цевья
автомата. Он как бы силился произвести последний в своей
жизни выстрел. Лицо его было бледным, ушанка, сбитая набок,
обнажала влажную прядь волос. Он посмотрел на Остапова
кротким, умоляющим взглядом и прошептал:
– Туда... туда... вперед... Меня не надо... оставьте...
Он убрал руку с автомата, так и не пригодившегося ему,
его
комиссара, перевернул на спину и только теперь увидел на
груди шинели маленькое пятнышко. Гоголев лежал с
закрытыми глазами и часто дышал. Он впал в беспамятство.
Остапов в растерянности посмотрел вслед бегущим
товарищам, которые уже занимали окопы. Он хотел было
позвать на помощь, но некого было звать: одни лежали на
поле, другие ушли вперед. И никто бы не услыхал его зова.
Тогда он расстегнул шинель комиссара и на гимнастерке
увидал пятно крови уже большего размера. Достал
индивидуальный пакет, размотал бинт и неумело перевязал
рану. Увидев скачущего от батареи к роще всадника, Олег
замахал ему рукой и прокричал:
– Сюда! Скорей сюда: здесь комиссар!..
Всадник - это был ординарец Гоголева - разобрал только
одно слово "комиссар" и все понял. Через минуту он уже был
возле раненого. Вдвоем они перенесли комиссара на опушку
леса к артиллеристам. Раненый не приходил в сознание.
Взволнованный командир огневого взвода приказал Акулову
скакать в штаб полка и доложить майору Макарову о
случившемся, а тяжелораненого комиссара уложить на
артиллерийскую повозку. Остапова командир взвода принял за
санитара и поэтому приказал ему немедленно вместе с
ездовым доставить раненого в медсанбат, который должен
находиться где-то возле часовни. Олег догадался, что речь
идет о часовне, воздвигнутой на месте гибели генерала
Тучкова в 1812 году, сказал, что он знает, как туда добраться.
– Как можно быстрей и наикратчайшим путем, -
напутствовал лейтенант. - Да смотрите на фрицев не
напоритесь. Будьте внимательны.
Родившийся и выросший в семье медиков, Олег
понимал, что ранение очень серьезное и лишь срочное
вмешательство хирурга даст хоть какие-то надежды. Повозку
сильно трясло по кочкам и канавам. Олег поддерживал рукой
голову комиссара, чтобы смягчить эту тряску, просил ездового
ехать поосторожней. Ездовой не отвечал, чмокал на лошадь и
пугливо озирался, посматривая на рощи и кусты. Гул боя не
умолкал, он доносился с разных сторон, и трудно было
определить, где
Наконец ездовой заговорил, вяло шлепая толстыми губами:
– Ты посматривай назад, не напороться б нам на фрица,
чего доброго. Будет тогда веселый разговор.
– И чтоб его не
приняли за труса, прибавил: - Я не за себя беспокоюсь, за
раненого.
Почти всю дорогу Гоголев не приходил в сознание, и
лишь когда показалось красное здание Спасо-Бородинского
монастыря, он открыл глаза, полные бездонной тоски, и,
обратив несколько удивленный взгляд на Олега, сказал:
– Это вы?.. А что немцы, бежали?
– Бежали, товарищ батальонный комиссар, - ответил
Олег, обрадовавшись. В нем пробудилась надежда.
– А отряд? Где отряд? Вы мне говорите правду, - слабым
голосом произнес Гоголев.
– Отряд в окопах, - вполголоса ответил Олег.
Гоголев удовлетворенно и едва заметно кивнул головой и
закрыл глаза. Он знал, что ранен, хотя и не ощущал острой
боли. Просто как-то необычно, каким-то странным огнем
горела грудь. И от огня этого было тяжело дышать. Он силился
вспомнить, при каких обстоятельствах его ранило, и не мог.
Снова открыл глаза, и его печальный взгляд встретился с
тихим светлым взглядом Олега, и тогда он вспомнил, что это
тот самый ополченец, через окоп которого прошел немецкий
танк и повредил его бронебойное ружье, тот самый, которого
он учил, как обращаться с трофейным парабеллумом. "Но
почему у него такой страдальчески-отрешенный взгляд, почему
такая обреченность и тоска в его по-детски доверчивых
глазах?" - мысленно спрашивал Гоголев, но произнести эти
слова вслух у него уже не было сил, их хватило лишь на три
слова:- Где мы едем?..
– Проезжаем Багратионовы флеши, - ответил Олег и по
взгляду догадался, что ответ его не совсем удовлетворил
комиссара, что он хочет еще о чем-то спросить, прибавил: -
Сейчас будем у часовни генерала Тучкова, там вам окажут
помощь.
Гоголев слабо кивнул, закрыл потухшие глаза, и
страдальческая гримаса исказила его бескровное, землисто-
серое лицо. "А ведь он умрет, - печально и в тревоге подумал
Олег. - И, возможно, я виноват в его смерти, потому что я
первым вышел из окопа". Внушая себе такую несправедливую
мысль, он уже был уверен в своей виновности, и эта
уверенность родила в нем неумолимое желание в исповеди.
Ведь и у комиссара есть жена, может, такая же славная, как