Бояръ-Аниме. Газлайтер. Том 30
Шрифт:
— Конечно, тхакур, — киваю с лёгкой учтивостью. — Прекрасно понимаю. Волнение — штука опасная. Может заставить сказать такое, от чего потом будешь годами ходить красным, как варёный рак.
Арун едва заметно морщится, но руку всё же пожимает. Похоже, за этим-то он и пришел.
И в этот момент я уже активирую Легион. Один мысленный щелчок — и на позициях оказываются друид, кровник, геномант… и, на всякий случай, Жора.
И не зря.
Как только его пальцы касаются моей кожи, легионер-друид мгновенно поднимает тревогу. Споры оседают на поверхность —
Это не просто грибок — а тонкая, магически выведенная инфекция, рассчитанная на контактную передачу. Медленная, но весьма эффективная. Сначала — лёгкий зуд. Потом — покраснение, шелушение. А затем и язвы.
Хитрый расчёт. Индус надеется, что я выйду в эфир как почесывающийся недоумок с лицом, покрытым сыпью.
Какой же мстительный индус! Ну правда, будто я ему что-то плохое сделал! Но теперь-то по-любому сделаю.
Смотрю ему в глаза и улыбаюсь.
— Приятно, что вы зашли и сказали такие искренние слова, господин Раджвирани. Искренность — вещь редкая, — произношу спокойно.
А сам тем временем прижигаю споры на коже — быстро и бесследно. Как? Мой Дар Пустоты с такими мелкими штуками справляется играючи. Мелочь вроде этой просто не выдерживает прямого контакта — для меня это как сдуть пыль с полированного стола.
Вообще, Пустота в моём случае работает почти как иммунитет. Лёгкие касания вражеских техник не причиняют вреда — ни стихийная агрессия, ни яды, ни прочая изощрённая дрянь.
Себя вылечил. Осталось заняться местью.
Мы всё ещё жмём руки. Причём Арун сам проявляет инициативу — сжимает ладонь дольше, чем нужно. Видимо, хочет убедиться, что передаст как можно больше спор.
Улыбка у него располагающая, не сползает ни на миллиметр. А вот в глазах — злорадный блеск.
Я активирую геномантию. Пока ладони всё ещё сцеплены, запускаю технику через контактную зону — мягко, без всплесков, с отложенной активацией. Поверхностный дерматит: незаметный, но с замедленным действием. Сначала будет лёгкое покалывание, потом — зуд. А уже в кадре всё это превратится в яркое зрелище.
Арун — всего лишь Воин. Слабоват для сопротивления точечной высокоранговой геномантии. Тем более такой тонкой. Он даже не почувствует, как я его «обработал». Я бы на его месте с ручками поосторожнее был.
Наконец разжимаем руки. Он всё ещё улыбается, только теперь искренне. Представляет плоды своего подарка, наверно.
— Ну что ж, — говорит Арун, наконец отпустив мою руку. — Рад, что мы теперь поняли друг друга.
— Конечно, — отвечаю, кивая. — Я вас точно понял.
Он разворачивается и чинно уходит. Я смотрю ему вслед и молча думаю: совсем скоро и ты меня тоже поймешь.
Что ж. Я уже припудрен, грим нанесён, эфир через полчаса. Самое время немного отвлечься… и проверить, как поживает мой новообретённый «друг». Ведь у него эфир раньше чем у меня.
Иду неспешно, глядя на таблички и полагаясь на память. Аппаратная — это сердце
Захожу в просторное полутёмное помещение, залитое синеватым светом от десятков мониторов. Панели. Тумблеры. Люди в наушниках, операторы с ровными лицами. Воздух пахнет кофе и напряжением.
У центральной стойки — Ольга Валерьевна. Облокотившись, внимательно следит за одним из экранов.
Обернувшись, она замечает меня.
— Данила Степанович? — удивленно приподнимает брови. — А вы зачем сюда пожаловали? Для нашего с вами интервью еще рано.
Я подхожу к экранам. На одном — прямая трансляция из соседней студии. Там Арун Раджвирани, увешанный золотом и жемчугом, вдохновенно вещает о величии индийской культуры, щедро сыплет эпитетами — и не только в адрес своей традиции, но и с явными намёками на «второсортность» остальных. Да и какие намеки — прямым текстом говорит.
— Я в курсе, Ольга Валерьевна, — говорю невозмутимо, кивая на экран. — Просто решил взглянуть на выступление моего нового друга — господина Аруна Раджвирани.
— Друга? — Ольга Валерьевна приподнимает бровь.
— Господин Арун перед эфиром заглянул ко мне в гримёрку и принёс извинения за своё неподобающее поведение, — поясняю я спокойно.
Княжна округляет глаза, а я продолжаю:
— Конечно, логичнее было бы извиниться перед вами, но он почему-то выбрал именно меня. Я не стал удивляться и, как вежливый человек, поддержал его стремление наладить отношения. Мы пожали друг другу руки. Всё строго по-восточному: красиво, формально, со скрытым подтекстом.
— Хм… — выдыхает она, чуть качнув головой. — Господин Арун приносит извинения? Вот это действительно нечто новенькое.
— Возможно, у него наступило некое просветление, — пожимаю плечами.
Я перевожу взгляд на экран. Арун по-прежнему вдохновенно расписывает, в чём именно индусы превосходят остальные народы — особенно усердствует на теме боевых слонов, произнося это с такой гордостью, будто лично их тренировал.
И тут — прямо на глазах — его лицо начинает меняться.
Сначала — почти незаметно: щёки чуть набухают. Мгновение — и уже не «чуть». Ещё несколько секунд — и его физиономия превращается в нечто, пугающе напоминающее задницу макаки, обильно припудренную золотом и вставленную в жемчужный воротник.
— Что это?! — шепчет Ольга Валерьевна, бледнея.
— Похоже, тот самый восточный подтекст, — замечаю я.
— Боже! Это же прямой эфир! Нас сейчас смотрит вся страна. И ещё три синдицированных канала!
— Ольга Валерьевна, оборвать трансляцию? — спрашивает диспетчер, вжавшись в пульт.
Но тут в разговор вмешивается девушка у бокового монитора. Оторвавшись от графиков она замечает:
— Я бы не рекомендовала, Ольга Валерьевна. Рейтинги уже идут вверх. Контракт не запрещает снимать господина Раджвирани в стрессовых ситуациях. Если быть точной — вообще не регулирует, как он выглядит в кадре.