Боярышня Евдокия 4

Меллер Юлия Викторовна

— Что за язычество? — не понял веселья боярышни старец. — Какой-такой мемориал?

— Памятная стена с увековечиванием сражающихся жителей или стела…

— Хватит! Не хочу слушать ересь! Вот! — он вновь потряс листком. — Вот она, память!

Дуня покивала и предано посмотрела на него, радуясь, что не разболтала о Фьораванти, а то услали бы его на Оку.

— Чего-то ты тихая, — подозрительно сощурился Феодосий. — Натворила чего? Так признайся, — ласково предложил он. — Поругаю и отпущу грех.

Губы Евдокии чуть

дрогнули в улыбке, но взгляд она опустила :

— Ничего я не натворила. Когда бы я успела? — искренне возмутилась Дуня.

— Ладно, благословляю тебя на добрые дела!

Боярышня смиренно приняла благословение, чувствуя себя светлой, полезной миру и людям. Возвышенное состояние прервало бормотание Феодосия:

— Знаю, что иные дела ты не мыслишь, а если творишь зло, то по недомыслию или скудоумию.

Евдокия ответила обиженным взглядом и широко распахнутыми глазами. Она ещё решала, как ответить, а старец уже махнул рукой, выпроваживая её.

Поджав губы на Василисин манер и бухтя себе под нос разные умности насчет недоверия к ее способностям, боярышня быстрым шагом пересекла монастырский садик, чуть ли не бегом добежала до кремлевских ворот, и плюхнувшись в бричку, велела ехать домой.

А дома горел спор о том, кому сопровождать Дуню в поездке. Всё же не к себе в имение едет и даже не к родне.

— Может, Светлану попросить? — предлагал Еремей.

— Куда она с дитем поедет? — шипели на него женщины.

— Сама бы тогда ехала, — огрызался боярин на невестку.

— Как же я дом оставлю! — возмущалась Милослава.

— Васька, езжай ты, растряси жирок, — дразнил он ключницу.

— Пропадешь без меня, — безапелляционно отвечала ему Василиса.

Потом домочадцы перебирали остальных женщин, живущих в доме, но все они никогда никуда не ездили дальше имения, а если их куда вывозили, то в качестве груза. Перепуганные перспективой отправляться куда-то из дому, женщины падали на колени и молили не гнать от себя. Вконец раздражённый дед обещал всех посадить на хлеб и воду.

— Ну, чего ты прячешься в уголочке? — обратился он к Дуне.

— Смотрю, как ты дурью маешься, — усмехнулась она.

— Выпорю! — рявкнул он и даже поднялся из-за стола, но тут внучка показала ему глазами на притаившуюся у дверей Даринку. Эта девица когда-то быстрее всех научилась вязать крючком, освоила спицы и другое рукоделие, но в кругу мастериц её держали неохотно. Не полюбили Даринку за инициативность и при каждом случае поминали ей, что она простой работой по дому была занята.

— Чего глазами крутишь? — рассерженным шмелём прогудел дед.

— Я подсказываю, что Даринку можно послать со мной.

— Прислуживать?

— Сопровождать.

— Челядинку сопровождающей? С ума сошла?

— Она мамина рукодельница.

— Её никто в княжьи покои не пустит!

— Так и мне в княжьих покоях нечего делать, — фыркнула Дуня.

—

Не зря отец Варфоломей называет тебя поперечливой… — начал ругаться дед и осёкся. — Вот кто поедет с тобой! Он же давеча жаловался, что никто не понимают его.

Боярин уже почти хлопнул по столу, ставя точку в этом вопросе, как Дуня подскочила и чуть не плача закричала:

— Деда, нет! Пусть со мной Ванюшка едет!

Еремей задумался лишь на миг:

— А пусть! Пора мальцу себя людям казать.

— Ты только скажи ему, чтобы не очень поперёд меня лез. Я всё же главная, — поспешила она напомнить ему.

Глава 11.

Дуня поверить не могла, что сборы займут столько времени, но выехала она только по первому снегу. Сначала она сама была виновата, потому что замешкалась, заканчивая свои дела в имении ; потом княгиня попросила подождать с поездкой, готовя подарок князю Юрию ; далее Дуне пришлось отбивать Фьораванти у насевшего на него князя.

Ему, видите ли, захотелось, чтобы фрязин занялся пушками!

Ну какие пушки?!

Дуня так прямо и сказала князю, что видела она уже эти пушки и не впечатлилась. Иван Васильевич тогда по-простому ухватил её за ухо и вывел из княжеских палат. Княжич чуть со смеху живот не надорвал, грозил называть подругу Доронина – Большое Ухо.

Но благодарю Дуниному яркому выступлению Фьораванти оставили на короткое время в покое, а пушкам решено было придать кое-какой мобильности и прицельности по примеру той пушчонки, что была поставлена отцом в имении.

Княжьи люди помчались смотреть её и набрали там себе консультантов из мебельщиков. В имении же княжьи посланцы взяли себе на заметку искусственный подогрев какого-то важного сырья для изготовления пороха. Увидели, что Любаша с Якимом подсушивают кирпичные заготовки в протапливаемом помещении и решили, что это дельная мысль для порученного им дела.

Обо всем этом Евдокия узнала позже, из письмеца Любаши и Фёдора, но главное, что во время всего этого её Фьораванти продолжал усердно работать на неё.

Как только все вопросы были решены, Дуня назначила дату отъезда, но погода испортилась и встал вопрос о санях. Наверное, к лучшему. Все же скользить по дороге с утрамбованным снегом приятнее, чем колыхаться по рытвинам, залитым водой.

Наконец все и всё было готово. Подарки собраны. Княжий отряд сопровождения ждал отмашки, как и внезапно назначенный князем ответственный за Дуню племянник боярина Товаркова Юрята Гусев.

Доронины были благодарны князю, позаботившемуся о сопровождающем для юной боярышни, но не знали, как к этому относиться, и не отменили Ванюшкино участие в поездке.