Боярышня Евдокия
Шрифт:
Перехват Тимошки Сергеева прошёл быстро, а допрос ещё быстрее.
Вот когда Тимошка запел про Селифонтова, рассказывая о похищениях, работорговле и убийствах, тогда Матвей повинился перед Семёном и обещал во всем помогать ему. Но главное они узнали: Дуняшка Доронина и Гаврила Златов были тут, пока не сбежали. Семён воспринял эту новость достойно, а вот Матвей ругался.
Пока обсуждали, куда могла бежать боярская парочка, холоп Волка оттащил Сергеева подалее и продолжил допрос, вызнавая про спрятанные богатства.
— Скользкий человечишка, — шепнул воин, вернувшись к Семёну.
— Он жив? — поинтересовался боярич.
— Обижаешь, — возмутился тот и показал головой направление, где остался привязанным Тимошка, — обосрался только, а так даже не заикается.
— Хорошо, нам надо будет оформить бумажный допрос, чтобы князю было что предъявить посадникам. Не оставляй его там, давай сюда.
Во двор вошли без проблем; всех, кто там был, повязали, всё обыскали. Нашли даже тот лаз, куда спрыгнули Евдокия и Гаврила. Еле дядьку Златова удержали, чтобы не полез туда без подготовки.
А потом началось многочасовое брожение по подземным ходам и когда уже сами не знали, как выбраться, Семён увидел любимых Дуней улыбающихся колобков на стенах и земле. Она рисовала их пальцем на пыли, царапала камнем, выкладывала мелкими камешками. Видно, в какой-то момент стала опасаться заблудиться и придумала помечать места, где путь расходился в разные стороны.
Дальше поиски пошли легче. Всех обрадовала находка склада контрабандного товара. Каждый загрузился, как вол. Ход служивых замедлился, но скитающихся по подземелью ребят они явно догоняли.
— Голоса вроде, — остановился воин Семёна.
— Поют, — подтвердил его товарищ.
— Поторопимся, — дал команду Семен.
— А-а-а! — раздался девичий крик.
— Это Дунька! Торопись! — отрывисто рявкнул боярич и первым побежал на голос.
***
— За что меня так? — дрожа голосом, вопрошала Дуня. — Рази не видно, что я не черт, а боярышня!
— Конечно, боярышня. Конечно, голубка сизокрылая. Вот отмоем тебя, наряд почистим и любому дурню станет ясно, что ты из хорошей семьи.
— А так не ясно? — вскипела Дуня, показывая на дорогое платье. Оно запылилось, но с крестьянской одежой его никак не можно было спутать! — Просто у кого-то зёнки вином были залиты, а вместо ума силищи немеряно. Пожалуюсь владыке на этого… этого огра! И пусть он велит ему кадило на меч ратный заменить. Нечего добру пропадать!
— А и пожалуйся, горлица, пожалуйся, — легко соглашалась с ней утешительница. — Грешен отец Селифан, любит драться и нет ему окорота. А ты молви владыке словечко — и глядишь, утихомирит нрав нашего орла-отца.
Дуня шмыгнула носом, надувая пузырь из соплей, и икнула. Поколебавшись, высморкалась
Утешительница тоже наклонилась и тихо спросила:
— Горлица, чего это тебя скрючило?
— Крылья чешутся, — просипела Дуня.
— А головушка не болит? — заботливо спросила странная женщина.
— Болит, — боярышня разогнулась, потерла заново запульсировавшую болью шишку и отпрыгнула, когда тетка брызнула в неё из кубка святой водицей. — Ты чего?
— А ничего, голубица, — улыбнулась женщина.
Дуня сделала шажок к выходу и пробубнила:
— Пойду-ка я, надо умыться.
— Поди, милая, поди, умойся, — закивала та.
Дуня бросила на утешительницу ещё один подозрительный взгляд и вернулась к людям. Она-то пошла за этой женщиной, думая, что её не только утешат, но помогут привести себя в порядок, дадут хотя бы напиться… а фиг вам! По плечику погладили, на мурлыкающий манер десять раз птицей обозвали, водой обрызгали — и никакой другой помощи.
— Сёмушка, — губы Дуни вновь задрожали, и она еле удержалась от слёз.
Самой противно стало, как пробрало её. Держалась, веселила Гаврилу, а когда всё осталось позади, то словно мягкой и бесформенной стала, а тут ещё эта… ненормальная.
— Цела? — сурово оглядев, спросил её Семён. Дуня кивнула и тут же схватилась за голову. Болела. Но было и хорошее: про икоту забыла.
— Надо бы кровь смыть.
Дуне показалось, что Сеня ужасно суровый с ней, поэтому спросила тихо и максимально жалобно:
— Какую кровь?
— У тебя лоб в кровь разбит.
Дуня полезла ко лбу руками, но Гаврила удержал её.
— Не надо рану теребить, — ласково произнёс он— и вдруг как рявкнет: — Почему не помогли боярышне умыться и рану обработать?!
Дуня посмотрела, как все забегали и просияла:
— Гаврюша, да ну их! — махнула она рукой и тут же потянула его за рукав, заставляя наклониться: — Они тут на голову все больные, — шепнула она. — Надо уходить отсюда. Только я не помню, где оставила шкатулочку с жуковиньями. И штука шёлка у меня была. Я его хотела пустить… а, неважно.
— Где шкатулка? — рявкнул Семён, умиляя Дуню. Вот ведь, какого грозного вояку вырастила!
— Так, дар… — ответили ему. — Прибрали.
— И ничего не дар! — выскочила она вперед от такой несправедливости. — Отдайте! И шелковое полотно возверните!