Боярышня Евдокия
Шрифт:
Она подскочила и начала осматриваться уже более внимательно. Огромные бочки и малые бочонки, короба, кадки, сушёные травы в мешках, ломаная скамья и всякая гипотетически ценная ерунда.
— Так, а основание дома каменное, — с удовольствием констатировала Дуня, при этом рассматривая сломанный обод от бочки. У кого-то не дошли руки отнести весь железный хлам к кузнецу, чтобы тот сковал полезную вещь. Сразу видно, что хозяева живут не с хозяйства, а с других доходов.
Взяв железку в руки, она добралась до
— М-да, этак я долго ковыряться буду, — расстроилась она.
Гаврила молча наблюдал за ней и отчаянно завидовал. Ему было стыдно, что он в первые дни своего пленения предавался самобичеванию вместо того, чтобы действовать! Он не представлял, что мог сделать, но обязательно надо было что-то делать.
— Ой! — хлопнула себя по лбу боярышня. — Чего это я туплю?
Она соскочила с маленького бочонка, на котором всё это время стояла и пыталась увеличить продух.
— Давай-ка я попробую тебя освободить, — предложила она. — Будешь помогать мне, кровь быстрее по жилам побежит и заживление синяков пойдет легче.
— Ты говорила, что мне отлежаться надо, — напомнил Гаврила, но сам уже потянулся к ней.
Если Евдокия сумеет его освободить, если она сможет, то… то… Он пока не знал, что будет, но сердце уже пыталось выскочить из груди. А ещё ему было радостно! Совсем не из-за возможного освобождения, а потому что она уделит ему внимание.
— Да ладно тебе, — отмахнулась от претензии боярышня, — кто старое помянет — тому глаз вон! Показывай свои железные богатства.
Гаврила протянул ногу. На ней был железный ободок и от него шла цепь. Крепилась она к стене.
— Э, теоретически ничего сложного нет, но без инструмента… — Дуня взялась терзать кончик растрепанной косы… бросила. Покрепче ухватилась за железку от бочки. Примерилась к ноге боярича и попыталась разжать обод, но железка не выдержала и сломалась, а боярич как-то болезненно зашипел.
— Ах ты ж, — вспыхнула Дуня, но теперь её инструмент имел острый край и тогда она начала ковырять бревно, к которому присобачили цепь.
— Гаврила, ну чего ты сидишь? Бери осколок и отковыривай от скамьи поперечную планку. Она послужит тебе дубинкой.
Их деятельность прекратил шум над головой. Что-то отодвинули и дернули за крышку, ведущую в подклеть.
Дуня всё бросила, метнулась на то место, где очнулась и разлеглась, как будто остаётся в беспамятстве. Это что бы её по-новой не одурманивали. Пусть видят, какая она хлипкая, беспомощная и несчастная.
— Вон твоя девка, лежит, — произнес чей-то голос.
— Жива? — поинтересовался её похититель.
— А что с ней станется?
— Пора бы уж ей очнуться. Она деятельная боярышня и
Тяжёлые шаги, как и пыхтение приближалось к Дуне. Она открыла глаза и застонала:
— Матушка… матушка…
Над ней склонилось бородатое лицо и она, закатив глаза пожаловалась:
— Матушка, худо мне… голова кругом… ничего не вижу…
— Больная она, — авторитетно заявил бородач и быстренько отошёл от Дуни.
— Была ж здорова, — озадаченно произнёс Тимошка. — Может, обманывает? Она хитрая девка.
— Да видно же, что больна, — озлился бородач. — Тощая, а глазищи в пол-лица.
— Потому что мала ещё. Вот войдет в возраст и раздобреет, — наставительно произнес Тимоха.
— А с этим что? Бить будешь? — деловито уточнил бородач.
— На продажу готовь.
— Много не дадут. Строптивый.
Гаврила чуть не подскочил, чтобы посмотреть, услышала ли Евдокия, как о нём отозвались.
— Ишь, глазюками сверкает! — заметил бородач. — Добавить бы ему понимания.
— Не трогай, а то плохую цену дадут. Пониманию его научат будущие хозяева.
— Так чего, кормить что ли?
— Кормить.
Какое-то время продолжалась суета. Хозяин дома поставил миску с кашей перед Гаврилой, потом влил воды в рот Дуни. Она покапризничала, но попила. А когда крышка люка захлопнулась, то возобновила свою деятельность. Вскоре Гаврила был откреплен от стены, хотя цепь оставалась висеть на ноге, и вооружен.
— А давай-ка мы окоротим цепь. Надо только поискать, чем её можно разжать.
Долго искать не пришлось. Моток веревки висел на крюке, и Дуня использовала её в качестве хитро закрученного рычага. На ноге Гаврилы остался обруч и пара звеньев, а цепь стала Дуниным оружием.
— Я буду ею размахивать над головой и орать: «Не подходи! Убью!»
Войдя в раж, она раскрутила цепь, как говорила, а потом с ужасом поняла, что не знает, как остановить её, чтобы не покалечить себя.
Гаврила что-то понял и подставил оглоблю. Цепь обмоталась вокруг неё, а Дуня быстро выпустила её из рук и отскочила.
— Я лучше буду словом разить, — виновато сообщила она, а боярич взял цепь и как-то привычно обмотал её вокруг руки. Потом быстро размотал, повёл ею и вновь ловким движением сократил её длину.
— А ловко у тебя получается, — искренне похвалила она его.
Боярич зарделся и пробормотал:
— С кнутом ловчее было бы, но и цепь пригодится.
— Да ты у меня вооружен и очень опасен! — довольно хихикнула Дуня. — Нам бы теперь выбраться отсюда. Продух ковырять мне надоело, может через люк уйдем? Заманим сюда хозяина — и тюк по голове!
— А Тимошка?
— Его на удушающий приём возьмем, — боярышня деловито показала на цепь. Гаврила засмеялся, но отрицательно мотнул головой: