Боярышня Евдокия

Меллер Юлия Викторовна

Дуня проводила боярыню и села на ступеньку крыльца, не обращая внимания на удивленные взгляды дворни.

— Ты чего, боярышня? Али худо тебе? — спросила ближняя жёнка Авдотьи Захарьевны.

— Не беспокойся… я думу думаю.

— А чего же здесь? Поди в светелку, там покойно.

Евдокия нехотя кивнула и последовала за женщиной. Объяснять ей, что та сбила её с мыслей, было бы бесполезно, но, может, в тишине и покое ей удастся охватить тот ворох событий, что уже накопился и разложить всё по полочкам?

—

Вот, боярышня, располагайся, — женщина с улыбкой повела рукой, предлагая оценить помещение. — Зимой тут прохладно, летом душно, а сейчас хорошо, — пояснила она.

Дуня с любопытством огляделась. Светёлка казалась кукольной, и непонятно было, для чего боярыня Авдотья Захарьевна велела обустроить её. Крохотный флигелек, единственным назначением которого было служить дополнительной лестницей к основному дому, на самом верху заканчивался комнатушкой.

В этой комнатушке по кругу сделали оконца и закрыли их слюдой, чтобы достаток хозяев виден был с улицы. У окошек поставили лавки, прялки, да небольшой старый столик, чтобы девицам удобно было заниматься здесь рукоделием, но не прижились тут мастерицы. Всё это объяснила боярышне провожавшая её женщина.

— Мало места тут, да и подниматься сюда тяжко, — закончила она.

Дуня хмыкнула. Мастерицы Авдотьи Захарьевны все были возрастными и тучными, вот им и тяжко. То не в укор им, потому что работа у них сидячая, но отсутствие молодых рукодельниц подсказывало, что характер у боярских хлопотуний вредный.

— Спасибо тебе, — вежливо склонила голову Дуня, благодаря женщину за предоставленное помещение. — Тут и правда тихо.

Оставшись одна, боярышня постояла у одного окошка, потом у другого, у третьего. Ничего не было видно, а сами окошки не открывались. Это у неё дома всё было устроено по-современному, а тут никому в голову не пришло, что окна можно как двери открывать-закрывать.

— Итак, что же мы имеем, — пробормотала Дуня и сама себе ответила: — Очень многое: покушение, отравление, похищение, масштабное распускание слухов… и всё это шито-крыто, — подытожила она и наконец-то присела. Потом подумала, как она рада, что разбирательство со всей этой грязью взяла на себя Кошкина.

— А что же я? — укоризненно спросила она сама себя, заставляя поднапрячься мозг — и тот не подвёл, выдав список касающихся её дел. Там были: формирующие общественное мнение сказки; удачный с разных сторон торг; перспективный португальский негоциант с часами…

— Так-с, — подбодрила она себя и мысленно поставила галочку напротив графы «торг».

Это было выполнено. Напротив графы «сказок» тоже можно поставить галочку, но Дуня решила пока продолжать радовать народ. Слишком много было целей в этом направлении, да и теперь сказки взяла под патронаж церквь. Это было неожиданно и смело со стороны владыки.

А ещё Дуня понимала, что Феофил по примеру московских владык (настоящего и прошлого) взял на себя ношу родительского воспитания. Московские владыки взялись за образование, а новгородский — за отеческие наставления.

Боярышня

сложила руки на коленях и вздохнув, подвела итоги: театр зародился и развивается, критики плодятся и сами себя развивают, а ещё цензура нашла себе новую кормовую базу. Всё это замечательно. Остаётся надеяться, что в этой сфере деятельности останутся умные и понимающие люди, и они не пустят к себе упёртых баранов.

Дуня переключилась на вспоминание сказок, отобрала подходящие и увлеклась их переработкой. В этот раз ей захотелось высмеять тех бояр, что стали забывать о чести и о том, что им должно быть лидерами в любом деле.

Сказка Андерсона «Свинопас» ей в этом помогла. В эту же категорию попала сказка братьев Гримм «Король Дроздобород». Сюжет и герои были жёстко откорректированы, но идея о воспитании трудом осталась.

Довольная собою, Дуня собралась выйти в люди и тут её осенило, что до сих пор она занималась рутиной. Очень нужной, но сказки уже стали рутиной, а ведь она обещала Мотьке дать возможность заработать денег! Да и грустно было вспоминать, сколько добра во время похищения попало в её руки и уплыло.

Она подскочила и побежала искать Семёна. Тот нашёлся не скоро, да ещё в таком виде…

— Ты где был? — морща нос, подошла она к нему, подмечая грязные и размякшие от сырости сапоги, испачканные колени и грязь под ногтями. — Ты чё, землю рыл? — со смехом спросила она и догадавшись, что попала в точку, приоткрыла рот: — Ах ты… — оглянулась, приблизилась: — Сенька, хищная твоя порода, а делиться ты думал?

— Дунь, ты чего?

— Дурашка, — ласково взяла его за ворот, потянула к себе, — я, значит, рисковала, приманивала всякий сброд, находила добро, а ты всё себе захапал и думал, что я не догадаюсь?

— Тебя похитили, а я спас, — поправил он её и обижено заметил: — Могла бы поблагодарить!

— Ах ты… нехороший человек! Деловые люди так не поступают, а мы же с тобой деловые, а не какие-нибудь простофили, так?

Боярич усмехнулся и, выгнув бровь, пристыдил подругу:

— Дунь, я уйму серебра потратил, чтобы примчаться сюда. Между прочим, по первому твоему зову!

— Это ты молодец! — похвалила она его. — Но мою долю добычи отсыпь, пожалуйста. Не поверю, что ушёл пустым с того двора, где меня держали! Кстати, у меня там всё посчитано было, — и она начала перечислять, загибая пальцы: — шкурки, шведское железо, стоялый мёд.

— Со двора ушёл пустым, — не согласился Волк, — туда новгородских стражей вызвали, чтобы всё записать. Сама понимаешь, что шкурки, ткани, мед, железо, сундук с ценностями…

— Что? Там ещё сундук был? Где?!

— Кхм, — озорно подмигнул ей Семен, загадочно поигрывая бровями, и это могло означать только одно: стражам этот сундук не попался на глаза!

Боярышня ахнула, сделала губки бантиком и чопорно покачала головой, показывая, что не учила его этому. Боярич хохотнул. Дуня же вздохнула и пояснила про ту шкатулку, что всю дорогу во время побега тащила с собою