Боярышня Евдокия

Меллер Юлия Викторовна

— Ясно, — выдавил он.

Пока они разговаривали, Мотька уже ушла, а Захар Захарьич стоял и смотрел куда-то затуманенным взором. Челяди во дворе почти не осталось. Все занялись настоящими, а не придуманными делами.

Дуня помялась, взялась наводить порядок в коробе, но стоя это делать было неудобно. Гаврила не уходил.

— Пойду я, — со вздохом произнесла она, — дела не ждут.

Никаких дел у неё не было. Дома она бы побежала на кухню и приготовила что-нибудь вкусненькое, позанималась бы с малышней, в конце концов позволила

бы брату потренироваться с нею стрельбой из лука, а здесь всё вызовет вопросы, если не недоумение. Для неё возня на кухне и игра с детьми сродни отдыху, но даже дома этого не понимали, а просто приняли, так чего же ждать от чужих?..

Промаявшись, еле высидела время до полудня, когда весь двор Овиных собрался на представление. Новгородцы, радостно гомоня шли на площадь, а там уже вовсю действовали агитаторы против скоморохов. Они кричали обидные слова, дули в рожки, крутили трещотки, но безобразия долго не длились, поскольку всех быстро приводили в разумление.

Это даже стало ожидаемым актом и многих веселило. Люди собирались, лаялись с провокаторами, смотрели повтор и новую сказку, а за ней следовало напутственное слово священника, которому внимали, забывая дышать.

Дуня тоже внимательно слушала и понимала, что обстановка в городе накаляется. Её сказки раскачали горожан, и они стали задавать вопросы, искать ответы, а сейчас им эти ответы подавали на блюдечке. Но кто возглавит народ, когда тут всё рванет? Кто?!

Боярышня смотрела на людей и больше не радовалась своему успеху. Когда она начинала, то думала, что в совете господ найдутся лидеры, могущие достойно и без потрясений разрулить ситуацию, ввести республику в состав московского княжества, но таких не нашлось.

Никто не мог сравниться с Борецкой и противопоставить свою личность ей. Она жила своей целью, горела ею, шла к ней, не считаясь ни с чем, а другие всё время оглядывались, подсчитывали выгоды или убытки.

Евдокия себя не принижала. Она перехватила инициативу в информационной войне, а получив поддержку со стороны владыки, даже начала выигрывать, но что делать дальше?

Отдать всё в руки Феофилу?

Уж он-то наверняка получше неё всё продумал! С новгородским владыкой ей не равняться…

Дуня стояла в кругу Овиных, прислушивалась к чужим разговорам, а потом посмотрела на призадумавшуюся Кошкину. Их взгляды встретились, но поговорить они смогли только вечером. После представления, когда все вернулись домой, во двор постучался гость из Португалии.

Переговоры прошли легко, окрыленный удачей негоциант сразу же расплатился за все оставшиеся часы, чайкой накинулся на образцы перьевых ручек и сильно сожалел, что не успел побывать в первые дни на московском торге.

Кошкина заключила с ним договор, по которому ему на следующий год доставят в Новгород партию часов, тысячу писчих перьев, противопожарную пропитку и пару возов бумаги. Остальные товары он выберет сам на будущем торгу. Единственное, португалец

настоял на тайне их договора, поскольку расплачиваться он будет золотом, но это было в интересах обеих сторон.

И только перед сном Дуня улучила минутку поговорить с Евпраксией Елизаровне о Ладе, о суде и о том, что им дальше здесь делать.

— Ладу завтра запишем твоею холопкой. Долг за ней в десять рублей.

— Ого! — удивилась Евдокия, но тут же согласилась: — Хорошо, я заплачу за неё.

— Владыка пишет, что у него не хватит людей, чтобы воевать с Марфой.

Дуня вскинула глаза на боярыню, и та пояснила:

— У Марфы есть своя дружина и деньги, чтобы нанять шильников. Она в любой момент может захватить Новгород.

— Захватить? Это ничего не даст, — помотала головой Дуня.

— И Марфа это понимает, — хмыкнула Кошкина. — Становиться захватчицей не входит в её планы, но взять в осаду владычий двор она может.

— Люди ей этого не простят.

— До сих пор ей многое сходило с рук, так что для неё это оправданный риск.

— Значит, владыка даже по закону не рискнёт с нею разобраться?

— Нет.

— Как-то всё это… — Дуня скривилась, крутя кистью руки, помогая себе высказаться, — слабо. Позиция сдерживания уже запоздала, — решительно произнесла она. — Всё зашло слишком далеко.

— Согласна, но мы и подавно ничего не можем сделать, так что ждём.

Боярышня впервые была категорически не согласна с Кошкиной, считая, что надо делать что угодно, но не ждать, однако ничего поделать не могла.

Она даже о собственной защите не могла позаботиться, так как в чужой дом лишнюю сотню охранников не приведёшь. Вот спросят её хозяева, готова ли она поручится за тех, кого наняла, если всё вокруг вспыхнет, а ей нечего будет сказать. Дуня растеряно подождала и посмотрела на Кошкину, но та ушла в себя.

Следующий день был похож на предыдущий, как и новый день. Зарядили дожди, но с каждым днём становилось теплее и представления не прекращались. Дуня рассказывала скоморохам сказки о дружбе и взаимопомощи, но ватажки вносили в них свои дополнения, а священник открывал в них какой-то свой глубинный смысл и последующие обсуждения сказок становились острее, превращая площади Новгорода в политические арены. Дневные перерывы в работе становились длиннее, и это начало мешать, что повышало градус всеобщего раздражения.

Евдокия с беспокойством прислушивалась к домашним разговорам посадника Овина с другими господами, но все они радовались тому, что доминирование Борецкой было поставлено под вопрос. Ей хотелось крикнуть им в лицо, что они пустозвоны, болтуны, но вовремя одергивала себя, понимая, что не сильно далеко ушла от них.

— Боярышня, — позвала Дуню челядинка Овиных, — спустись, тебя боярич Волк кличет, говорит, у него важные вести.

Сбежав вниз, она увидела Семёна. Все прошедшие дни он постоянно где-то пропадал и выглядел устало.