Бойся меня

Каррэн Тим

Скив и Гивенс выскочили за дверь, захлопнув её за собой с громким стуком.

Жирный Тони повернулся к Палмквисту, который мёртвыми глазами смотрел на толстяка. В этих глазах не было страха. Если честно, там вообще не было ни одной эмоции.

Тони усмехнулся. А вот и он. Папаша Джо хотел, чтобы именно этот пацанчик немного пострадал. О, Боже, какое это будет удовольствие! О, да!

– Ну что, Палмквист. А я тебя искал. Пришло время кое-чему научиться. Туши свет, ублюдок, туши свет...

Палмквист уставился

на своего мучителя. Поведение Тони его нисколько не удивляло.

Он ждал, как ждал до этого в Брикхейвене. Его глаза поблёскивали в полумраке, как зеркала, а на дне них плескалась чернота, как жидкая грязь на дне колодца. Палмквист молча смотрел на обоих мужчин.

– Вы уверены, что хотите этого?
– моргнув, спросил у них Денни.

Поппи зашёлся смехом.

Он слышал, как многие неудачники мололи чепуху, перед тем как Тони их имел, но этот парень побил все рекорды, и Поппи всё ржал и не мог остановиться.

– Во-первых, - начал Тони, - я люблю, когда мои сучки меня поумоляют чуть-чуть в начале, так что включайся в процесс, и тогда тебе будет не так больно.

– Ты совершаешь огромную ошибку, - произнёс Палмквист.

Но у Жирного Тони были другие мысли на этот счёт.

Двигался он быстро для такой громадной туши.

Палмквист только успел произнести свои слова, как Тони уже схватил его ручищами, приподнял над полом и грубо поцеловал мальчишку, всунув тому язык в рот.

Никакой романтики. Лишь животное, смакующую свою будущую пищу. Ничего более.

И тут открылась дверь, и внутрь ворвался Ромеро.

– Эй!
– крикнул Поппи, но Ромеро двинул ему дважды, один ударом сломав нос и превратив лицо в кровавое месиво, а вторым - уложив Поппи на пол.

Затем Ромеро схватил Поппи за длинные сальные волосы и пнул в живот.

Парень инстинктивно сжался в комок, и тогда Ромеро изо всех сил приложил его локтем по загривку. У Поппи закатились глаза, и он рухнул на землю.

Жирный Тони отшвырнул Палмквиста в сторону.

– Чёртов латинос, - прошипел он.
– Вы, грёбаные латиносы, хуже нигеров.

Он двинулся на Ромеро, и тот прыгнул вперёд. Каждая частичка ярости, разочарования и лишений в этой жизни, которая ядом кипела в нём до сего момента, выплеснулась наружу.

Ромеро опередил Тони и нанёс ему три молниеносных удара по лицу, которые тот, похоже, даже не заметил. Он дотянулся до Ромеро и сжал его железной хваткой.

Ромеро ткнул Жирного Тони пальцами в глаза, и Тони ответил ударом головы, который сразу отправил бы человека, габаритами меньше Ромеро, в отключку.

Палмквист, мать его, попытался вмешаться, и Тони отбросил его одним ударом руки, как поваленное деревце.

Ромеро выпрямился, вытирая с лица кровь. Он понимал, на что идёт - на животное, вроде Жирного Тони нельзя идти без свинцовой трубы или биты в руках.

Тони снова бросился

на него, но Ромеро поднырнул под его руку и дважды ударил по корпусу, а затем приложил толстяка коленом в пах.

Тони зарычал, как гризли, которого стегнули ремнём, но не более того.

Он ударил Ромеро и повалил его на пол.

И прежде чем Ромеро смог справиться со звоном в голове, Тони приподнял его и швырнул метра на три вперёд. Ромеро шмякнулся об стену.

Когда он снова открыл глаза, в комнате уже было пятеро охранников, избивавших Жирного Тони дубинками.

Когда Тони увели в карцер, где ему предстояло отсидеть ближайший месяц, сержант Варрес помог Ромеро подняться на ноги.

– Всё начал тот жирный кусок дерьма, - произнёс Палмквист.

– Я знаю, сынок. Зачинщик всегда он.

Варрес придерживал Ромеро, пока тот сам не смог стоять на ногах.

– Наверно, это самая самоотверженная попытка самоубийства, что я когда-либо видел, Ромеро. Точно. Ладно, давай отведу в больничку, там тебя подлатают.

Когда Ромеро уводили из комнаты отдыха, у входа толкались зеки; всем хотелось знать, что здесь произошло.

А Ромеро терзал только один вопрос: он только что подписал себе приговор от Папаши Джо, или что-то гораздо более опасное уже подписало приговор для Жирного Тони?

13

Ночь.

Административный изолятор.

Дежурил Йоргенсен, потому что Хоул был на больничном.

Пареньку до сих пор нездоровилось, после того как он увидел, что осталось от Уимса. А вот Йоргенсен... Он уже шестнадцать лет оттрубил в этих мрачных, могильных подвалах Долины Шеддок.

Не то чтобы ему это нравилось. У них было тридцать одиночных камер, и из них семь были заняты. А теперь добавился ещё и Жирный Тони.

Йоргенсен считал, что начальник Линнард должен был держать Тони в карцере постоянно. Он был настоящим животным и заслуживал только клетку.

«А будь моя воля - и не просто клетку», - подумал Йоргенсен.

Он сидел за небольшим столом, на коленях лежал позабытый вестерн в мягкой обложке. Йоргенсен смотрел в противоположный конец коридора, где стальная дверь скрывала всех плохих парней и не давала им уйти из их личного ада.

Сегодня ночью было тихо.

Иногда были ночи, когда все придурки активизировались.

Одни начинали кричать от поехавшей крыши, а остальные подхватывали эти вопли, как мартышки в зоопарке. У Йоргенсена не было для этого подходящего настроя.

Если кто-то из них начнёт такое и сегодня, то им придётся об этом крупно пожалеть.

Йоргенсен забросил ноги на стол и прикрыл глаза.

Он знал, что всё равно не уснёт: в подвале было зябко и сыро, и холод пробирался под одежду.