Божественное пламя
Шрифт:
Он сделал бы это ради непреходящей славы.
Огромный город Олинф на северо-восточном побережье покорился Филиппу: сначала его золоту, потом — солдатам.
Жители Олинфа косо смотрели на растущую мощь царя. В течение многих лет они укрывали двух его сводных братьев, бастардов, претендовавших на трон; они стравливали его и афинян всякий раз, когда им это было на руку, и потом заключали союз с Афинами.
Сперва Филипп позаботился о том, чтобы подкупленные им горожане разбогатели и их богатство было на виду. Его партия разрослась. На юге Эвбеи он подстрекал к возмущениям, чтобы отвлечь афинян, а тем временем
Проделав все это, он послал ультиматум. Удалиться должны будут либо они, либо он; царь решил, что это будут они. Если Олинф покорится, жители смогут уйти с охранной грамотой; без сомнения, их союзники-афиняне позаботятся о них.
Вопреки Филиппу, Собрание проголосовало за то, чтобы держаться до конца. Сопротивление Олинфа дорого обошлось Филиппу, прежде чем жители ухитрились проиграть пару сражений и открыли ему ворота.
Филипп рассудил, что это наиболее подходящий случай дать наглядный урок всем, кто и в будущем осмелится причинить ему столько хлопот. Пусть Олинф станет примером. Бунтовщики-братья умерли на копьях гетайров. Вскоре через Грецию потянулись вереницы закованных в цепи рабов, отданных торговцам-посредникам или людям, чьи заслуги следовало вознаградить. Города, которые с незапамятных времен привыкли видеть, как фракийцы, эфиопы или широкоскулые скифы выполняют всю тяжелую работу, с возмущением смотрели на греков, тащившихся с ношей под ударами бича, и греческих девушек, продаваемых в публичные дома на открытых рынках. Голос Демосфена призывал всех, не утративших чувства чести, сплотиться перед нашествием варвара.
Македонские мальчики видели, как проходили эти унылые конвои, слышали крики детей, которые волочились в пыли, цепляясь за материнский подол. Вот оно, поражение, говорили эти отдающиеся в тысячелетиях крики; избегайте его.
У подножия горы Олимп на берегу моря стоял город Дион, священная скамья для ног Зевса Олимпийского. Здесь, в священном месяце бога, Филипп устроил посвященные победе празднества, превосходящие роскошью торжества Архелая. Знаменитые гости прибыли на север со всей Эллады: кифареды и флейтисты, рапсоды и актеры, соревнующиеся за золотые венки, пурпурные одежды и сумки с серебром.
Для сцены готовились «Вакханки» Еврипида, который впервые поставил свою драму в этом самом театре. Лучший театральный художник из Коринфа нарисовал на задниках фиванские холмы и царский дворец; каждое утро были слышны голоса трагедийных актеров, упражняющихся в отведенных им жилищах: от громовых раскатов богов до высоких дискантов девушек. Даже школьные учителя отдыхали. В распоряжении Ахилла и его Феникса (прозвище мгновенно прилипло), предоставленных самим себе, были порог Олимпа и все достопримечательные зрелища. Тайком от Тиманта Феникс дал Ахиллу свою собственную «Илиаду». Они никому не доставляли хлопот, поглощенные выдуманной ими игрой.
В день ежегодно устраиваемого и посвященного богу праздника царь давал грандиозный обед. Александр мог на нем присутствовать, но должен был покинуть зал до начала возлияний. На нем был новый голубой хитон, прошитый золотом, густые, свободно распущенные волосы завиты. Он сидел на краю ложа своего отца, перед ним стояли его собственные серебряные чаша и кубок. Зал был ярко освещен лампами, сыновья знати из числа царской стражи ходили между царем и почетными гостями, поднося им дары.
Присутствовало несколько афинян из числа ратующей за мир с Македонией партии. Мальчик
Царь, крича через весь зал, спрашивал кого-то из гостей, почему тот так мрачен. Это был Сатир, великий комедийный актер из Афин. Достигнув цели, к которой стремился, актер забавно изобразил на лице страх и сказал, что он едва ли осмелится попросить желаемое. «Только назови!» — воскликнул царь, протягивая руку. Оказалось, что актер желает свободы для двух юных девушек, которых он увидел среди рабов, дочерей одного старого друга из Олинфа; Сатир хотел избавить их от тяжкой участи и выдать замуж, наделив приданым. Счастье, крикнул царь, удовлетворить просьбу столь великодушную. Раздался взрыв рукоплесканий; добрые чувства словно согрели зал. Гостям, которым довелось проходить мимо сараев, где содержались рабы, показалось, что еда стала вкуснее.
Внесли венки и большие ведра для охлаждения вина, набитые снегом с Олимпа. Филипп повернулся к сыну, откинул с его горячего лба прекрасные влажные волосы, уже развившиеся, поцеловал, уколов бородою, под восторженное бормотание гостей и отправил спать. Александр соскользнул на пол, пожелал доброй ночи стражу у дверей, числившемуся среди его друзей, и отправился в комнаты матери, чтобы подробно рассказать ей обо всем.
Еще до того, как он дотронулся до ручки двери, изнутри донесся настороживший его шум.
Все было в смятении. Женщины суетливо сновали, как всполошившиеся курицы: Олимпиада, еще не переменившая платья, которое она надевала для хоровых од, мерила комнату шагами. Столик для зеркала был перевернут, одна из девушек, стоя на четвереньках, сгребала баночки и шпильки. Когда дверь открылась, она выронила бутылочку, и краска для век разлилась. Олимпиада перешагнула лужицу и опрокинула служанку ударом по голове.
— Вон, все вы! — крикнула она. — Неряхи, никчемные дуры! Нечего глазеть, убирайтесь прочь, оставьте меня с сыном.
Он вошел. Жар нагретого зала и разбавленного вина отхлынул от его лица, желудок сжался. Молча мальчик приблизился к матери. Когда женщины торопливо выбежали, она бросилась на постель, колотя и кусая подушки. Александр подошел и опустился рядом с ней на колени. Поглаживая ее волосы, он чувствовал, как холодеют руки. Он не спрашивал, что случилось.
Олимпиада перевернулась на кровати и схватила его за плечи, призывая всех богов быть свидетелями нанесенных ей оскорблений и отомстить за нее. Она прижала мальчика к себе так крепко, что оба они раскачивались из стороны в сторону. Небеса не допустят, кричала царица, чтобы он узнал, что вытерпела она от этого порочнейшего из всех мужчин: такое не пристало невинности его лет. Она всегда начинала с этого. Александр повернул голову, чтобы легче было дышать. На этот раз не юноша, думал он, должно быть, женщина.
В Македонии была поговорка: «Царь берет жену перед каждой войной». Эти браки, всегда скрепляемые обрядами, чтобы не оскорбить семью, несомненно были хорошим способом приобрести надежных союзников. Мальчик понимал это отвлеченно, как некую данность. Теперь он вспомнил необычную вкрадчивость отца, знакомую ему по прежним годам.
— Фракийка! — кричала мать. — Грязная, разрисованная синим фракийка!
Все это время она, должно быть, жила в Дионе, где-то спрятанная. Гетеры появлялись и исчезали, их видели все.