Божественное пламя
Шрифт:
Пение в зале было прервано бранчливыми пьяными криками. Раздался звон разбиваемой посуды. Загрохотал голос царя, шум стих, певцы завели новую песню.
— Дисциплина, — многозначительно сказал Тимант. — Умеренность, самообладание, уважение к закону. Если мы не укореним их в нем, кто сделает это? Его мать?
Повисла пауза, во время которой Навкл, в чьей комнате все сидели, нервно открыл дверь и выглянул наружу. Эпикрат сказал:
— Если ты хочешь соревноваться с ней,
— Он должен сделать усилие и собраться. Это корень всякого образования.
— Не знаю, о чем вы все толкуете, — внезапно сказал Деркил, атлет из гимнасия.
Остальные думали, что он заснул, склонившись на кровать Навкла. Деркил полагал, что усилие следует чередовать с отдыхом. Он был на середине четвертого десятка, его овальная голова и короткие локоны приводили в восторг скульпторов, свое прекрасное тело он усердно тренировал; подавая пример ученикам, он привык говорить, но, как думали завистливые коллеги, без сомнения, из тщеславия. В заслугу себе он ставил ряд полученных им лавровых венков и отнюдь не претендовал на развитый ум.
— Мы бы хотели, — покровительственно сказал Тимант, — чтобы мальчик прилагал больше усилий.
— Я слышал. — Атлет приподнялся на локте, — в этой позе он выглядел вызывающе величаво. — Вы произносили слова, предвещающие дурное. Сплюньте.
Грамматик пожал плечами. Навкл колко поинтересовался:
— Не скажешь ли нам, Деркил, зачем ты остаешься?
— Сдается, у меня самая веская причина: уберечь его, если смогу, от преждевременной смерти. У него нет стопора. Наверное, вы заметили?
— Боюсь, — сказал Тимант, — что термины палестры для меня тайна за семью печатями.
— Я замечал, — сказал Эпикрат, — если ты имеешь в виду то же, что и я.
— Я не знаю ваших жизней, — продолжил Деркил. — Но если кто-нибудь из вас видел кровь в сражении или был до потери памяти напуган, вы вспомните, как появлялась у вас сила, о которой вы никогда и не подозревали. Упражняясь, даже на состязании, вы не смогли бы ее проявить. Она словно под запором, наложенным природой или мудростью богов. Это резерв на последний случай.
— Я помню, — сказал наконец Навкл, — во время землетрясения, когда дом обрушился над нашей матерью, я поднимал балки. А позже я не мог даже сдвинуть их с места.
— Природа исторгла из тебя эту мощь. Рождается мало людей, могущих сделать это по собственной воле. Этот мальчик будет одним из них.
— Да, вполне возможно, ты прав, — сказал Эпикрат.
— И еще я думаю, что жизнь таких людей коротка. Я уже должен за ним присматривать. Однажды он сказал мне, что Ахилл выбирал между славой и долгой жизнью.
— Что? — поразился Тимант. — Но мы едва только начали Первую Книгу.
Деркил посмотрел на него в безмолвном изумлении, потом мягко
— Ты забываешь, из какого рода его мать.
Тимант прикусил язык и пожелал всем доброй ночи. Навкл заерзал, ему тоже хотелось лечь. Музыкант и атлет неторопливо отправились к себе через парк.
— Бесполезно говорить с ним, — сказал Деркил. — Но я сомневаюсь, что мальчик получает достаточно еды.
— Ты, должно быть, шутишь. Здесь?
— Это все режим тупоголового старого осла Леонида. Я каждый месяц измеряю рост мальчика, он растет недостаточно быстро. Конечно, не скажешь, что он истощен, но он расходует много сил и вполне мог бы съедать еще столько же. Его ум быстро развивается, и тело должно поспевать за ним, ему это нужно. Ты знаешь, что он может попасть в цель дротиком на бегу?
— Ты позволяешь ему упражняться с заточенным оружием? В его возрасте?
— Я бы хотел, чтобы взрослые были так же аккуратны. С оружием под рукой ему спокойнее. Что его так ожесточает?
Эпикрат оглянулся. Они были на открытом пространстве, никого поблизости.
— Его мать нажила довольно много врагов. Она чужеземка из Эпира, здесь прослыла колдуньей. До тебя никогда не доходили слухи о его рождении?
— Припоминаю, однажды. Но кто осмелился бы заикнуться об этом ему?
— Мне кажется, он считает, что на него наложено бремя испытаний… Он наслаждается музыкой самой по себе, он находит в ней успокоение. Я немного изучал эту сторону искусства.
— Мне нужно снова поговорить с Леонидом о его питании. В прошлый раз я сказал, что в Спарте мальчишек кормят скудно и раз в день, но они добывают остальное сами. Не болтай об этом, но иногда я сам его подкармливаю. Я привык поступать так время от времени в Аргосе, там был один славный парень из бедного дома… Эти сказки — ты им веришь?
— Нет, и не без основания. У него способности Филиппа, если и не его лицо или душа. Нет-нет, я не верю… Тебе известна старая песня об Орфее: он играл на своей лире на горном склоне и заметил, что по пятам крадется заслушавшийся лев? Я не Орфей, знаю, но иногда я вижу глаза льва. Куда он пошел потом, наслушавшись музыки, что с ним сталось? В песне об этом ни слова.
— Сегодня, — сказал Тимант, — ты занимался прилежнее. К следующему уроку выучи наизусть восемь строк. Вот они. Перепиши их на воск, на правую сторону диптиха. На левую выпишешь архаические словоформы. Будь внимателен, я спрошу их первыми.
Он передал Александру дощечку и забрал свиток; его негнущиеся, с проступающими венами руки дрожали, когда он прятал свое сокровище в кожаный футляр.
— Это все. Можешь идти.
— Пожалуйста, вы не одолжите мне книгу?
Тимант поднял глаза, одновременно изумленный и оскорбленный.