БП. Между прошлым и будущим. Книга 2
Шрифт:
С 69-го года братья Шаргородские — члены Ленинградского Союза драматургов, что можно считать началом их профессиональной творческой деятельности. Их пьесы ставились в десятках театров — Лениграда, Москвы, Омска, Новосибирска, Ташкента — да и вообще по всей стране.
Телевизионные постановки, радиоспектакли, и это, по оценке Левы, стало важнейшей вехой в их жизни — постоянное сотрудничество с «Литературной газетой», с ее 16-й полосой, полигоном юмора и сатиры, представленной замечательными именами — Горин, Арканов, Розовский, Суслов, Аксенов… И среди них, может быть, даже чаще других — братья Шаргородские, писавшие как бы от и для советской (а на самом деле ее самой
Последний в России спектакль Шаргородских прошел 21 марта 79-го года — в день отлета из страны семьи Льва. А в 84-м году вышла их первая французская книжка. С этого момента, рассказывал мне Лева, мы стали писать романы — французы не любят читать рассказы, но наш первый роман был полностью соткан из рассказов. И дальше — прямая цитата из нашей с Левой беседы, состоявшейся лет пять назад. Тогда я спросил Льва:
— Все, что ты пишешь в эмиграции основано на еврейской тематике — не продиктовано ли это какими-то конъюнктурными соображениями?
Лева мне ответил примерно следующее:
— Башевич-Зингер в свое время сказал: «Я не пишу о евреях — я пишу о людях, но я лучше всего знаю евреев». Думаю, — продолжил Лева, — это в какой-то степени и нас с братом касается: мы лучше знаем евреев. И так уж получилось, что мы любим евреев. А это замечательно, когда любишь свой народ! Ни в какой мере не противопоставляя его другим народам…
Не будет преувеличением заметить, что народ отвечает Льву Шаргородскому взаимностью — и не только еврейский: среди почитателей его творчества и русские, и украинцы, и армяне — судите хоть бы и по читателям «Панорамы» — они всегда ждут новых публикаций Льва Шаргородского. А добавим еще, как мы уже знаем, — и швейцарцев, и французов, и немцев — всех тех, кто пока не читает нашу газету, но знаком с его публикациями по другим источникам. Только на французском языке в эти годы вышло тринадцать его книг в переводах самых лучших переводчиков.
Ну, а что касается возраста — Лева как-то заметил, что «по швейцарским понятиям — у него идет третья молодость». Таким ему и оставаться еще много лет — замечательным писателем, плодовитым, талантливым, остроумным, щедрым, надежным в дружбе!
4 октября 2004 г.
Глава 4
Помнить
О всех ушедших грезит коноплянник…
Люди, чьи мысли и некоторые обстоятельства жизни хотя бы отчасти нашли отражение на этих страницах, и без скромного участия автора сохранятся в памяти нашего и идущих за нами поколений, они прочно связаны со временем, в котором нам довелось жить. Только никогда уже не придется мне записать наш новый разговор с Булатом Шалвовичем Окуджавой, хотя мысленно я не перестаю беседовать с ним, примеряясь — а что сказал бы он, как бы он поступил в том или ином случае…
Многие имена не однажды повторялись в трех сборниках антологии «БЕСЕДЫ», а между тем, пока готовилось к выпуску это издание, не стало многих участников тех встреч и его фигурантов — Валентина Бережкова, Александра Шаргородского, Анатолия Федосеева, Бориса Сичкина, Эфраима Севелы, Владимира Кунина, Сая Фрумкина, Михаила Кагана… это далеко не все имена.
И вот, совсем недавно, ушла Белла Ахмадулина.
И все же…
Здесь уместно вспомнить мой недавний визит в Москву. Экспромтом, на другой день прилета, оказался я на спектакле в Театре-студии Марка Розовского. «Песни нашего двора» игрались, и правда,
К завершению спектакля стемнело — и в руках актеров, замерших перед зрителями там, где застала их последняя реплика, вдруг зажглись свечи, и они запели «Виноградную косточку». И за ними следом поднялись зрители, они зажгли кто спичку, кто зажигалку, кто невесть откуда взявшийся карманный фонарик — и допели вместе с актерами всю песенку, до самого последнего куплета.
То, что судьба когда-то свела меня и подружила с человеком, явившим собою саму совесть, олицетворившим самые высокие грани людской порядочности и пределы чистоты, остается величайшей для меня наградой — и я не мог не включить в тот сборник «Бесед» слова, родившиеся буквально в часы, когда стало известно о его кончине.
Многие, чьи имена названы в оглавлении разделов этого издания, были знакомы с женщиной, давшей жизнь автору этих строк — их соболезнования в связи с ее кончи ной я храню в ее архиве. Как храню и сборники Окуджавы, в которые он включал посвященные ей стихи, — ими я смел завершить ту книгу и посвятил ее памяти моей мамы.
Стихи эти завершают главу…
Умереть в Париже…
Булат Окуджава
Скончался Булат Шалвович Окуджава.
Как, чем измерить эту потерю? Да и кто возьмется сегодня за это? Ясно только: она огромна и невосполнима — для России, для нас, обитающих сегодня за ее пределами, для всей мировой культуры.
Месяца не прошло, как мы говорили с ним. Теперь оказалось, в последний раз. 25 мая… Дату напомнил мне сегодня живущий в Париже Гладилин, у него в тот день гостили Булат Шалвович и Ольга.
Всего три недели назад.
Да, 25 мая зазвонил мой телефон.
— Вот, с тобой тут хотят поговорить. Передаю трубку… — шутливо произнес Гладилин. И я услышал спокойное и бодрое:
— При-ивет, ну как там жизнь?
Это его интонация, он всегда так растягивал — «при-ивет». Говорили мы недолго, телефон Булат не очень жаловал, но все сводилось к тому, что, скорее всего, ближе к осени приедут они с Ольгой в Лос-Анджелес — безо всяких дел, просто отстояться, перевести дух. Тем более, что не так давно снова дало о себе знать сердце — слегка в этот раз, но все же…
Спустя несколько дней я вспомнил о звонке из Парижа за столом у наших общих друзей, Владислава Всеволодовича и Светланы Ивановых. Посетовав на то, что Ивановы не смогут присутствовать на предстоящем юбилее моей мамы (они уже готовились к отъезду за рубеж), я не преминул тогда похвастать новым сборником Булата, в который он опять включил стихи, посвященные ей: даже и при том, что Булат был щедр на посвящения, для нас это значило много. Очень много.
И еще я припомнил, как он сообщил в нашем телефонном разговоре, что вот сейчас он плеснул себе в стакан крепкой водки (это было особо подчеркнуто, потому что водок во Франции всяких сортов множество), чокнется им с Гладилиным и выпьет — в качестве профилактики от возможных французских зараз.
Не помогло.
Приехали они в этот раз в Париж из Германии, состояние Булата было вполне хорошим; сердце, капитально «отремонтированное» лос-анджелесскими медиками несколько лет назад, в эти дни ничем о себе не напоминало.
В Германии было выступление, аудитория собралась, в основном, русскоговорящая — студенты-слависты, посольские сотрудники, иммигранты, гости страны. Зал оказался не очень большим, люди стояли в проходах. Булат не пел, но читал стихи, рассказывал, отвечал на вопросы.