БП. Между прошлым и будущим. Книга 2
Шрифт:
— Отец не только гимны писал — у него замечательные детские стихи, он классик детской поэзии. Он большое место занимает в русской литературе, он все-таки большой детский поэт и баснописец. Гимны же — это не поэзия… — добавил он.
— Ему, наверное, завидовали, что он гимны написал? — Анна ожидала, пока Андрон завершит фразу.
— Конечно! Не все и не обязательно, по-разному оценивая творчество отца. Вот Евтушенко, который не очень любил папу… Они как-то приехали ко мне вместе, и Евтушенко сказал: «Сергей Владимирович, а ведь гимн, я прочитал второй вариант, — говно!» А папа
— Я с ним беседовала лет 10 назад: он, заикаясь, но такое может сказать! — подхватила Анна. — А недавно я перечитывала книги вашей мамы… ее воспоминания, и кому-то об этом говорила, а мне сказали — ну, что ты читаешь эту полковницу КГБ? Она же в органах работала!.. Вы слышали такое?
Так, подумал я, настойчивая дама, — в ход пошла тяжелая артиллерия.
Андрон рассмеялся:
— Нет, этого я не слышал. Я слышал, что мой папа был генералом КГБ, но вот про маму… Ну, что делать, вот такие невероятные истории придумывают.
И снова — «ногами»:
— Когда вы слышите, что про семью пускают такие слухи — вас это как-то касается? Задевает?
— Раньше касалось, а теперь — нет, — твердо заключил Андрон. — Говорили, что и я работаю в КГБ, в Америке тоже писали такое… Ведь и мой портрет, — закрывая тему, засмеялся Андрон, — был на первой полосе «Лос-Анджелес Уикли» (популярном, у молодежи особенно, развлекательном еженедельнике) с подписью: «Выкормыш КГБ». Забавно всё это, что тут скажешь!.. Я никогда не был диссидентом, но и никогда не был с властью.
— А вы знаете, что с первым мужем мамы случилось? — да, видно основательно готовилась к этой встрече журналистка.
— Его расстреляли… Но они развелись до того, как его посадили. Вот если бы они не развелись, то и мама тоже «загремела» бы с ним в лагерь. Они же были в Америке довольно долго… Мама не хотела с ним жить — она разочаровалась в нем и поэтому вернулась в страну раньше, чем он. Она была очень религиозная… «полковница», — усмехнулся Андрон.
«Алексей Богданов, коммерсант и разведчик, повторивший судьбу многих, „вернувшихся с холода“ — была о нем публикация в 90-е годы в российской прессе: вот, видимо, откуда эти слухи…» — вспомнил я. И промолчал.
— А ваш дядя убежал после войны или уехал как-то во Францию — как он там оказался?
— Это не дядя — это мой двоюродный дедушка. У него была вообще трагическая жизнь. Он ушел к немцам, а его сын был в армии. Дед ненавидел большевиков, он скрывался от них в Минске — боялся, что его посадят. Ему в стране не давали преподавать, а ведь он был почетный доктор Оксфордского университета.
С началом войны он решил: вот немцы придут освобождать Россию от большевиков… Хлебом-солью их встречал. Только потом, через два месяца, он увидел, как немцы тащат какого-то человека за волосы в Гестапо, попытался за него заступиться… «Как можно такое — вы же нация Шиллера!» Чем кончилось — понятно, немцы отправили и его в концлагерь.
— Он писал такие книги — у вас не было в семье неприятностей из-за этого?
— О нем забыли… В это
А в лагере перемещенных лиц он назвался Степановым, и его потом выписала к себе одна родственница — их старшая сестра, она жила в Париже и преподавала там русский язык. Иначе после войны он попал бы в Гулаг… Он еще долго жил под фамилией Степанов, и только после смерти Сталина восстановил фамилию, в 56-м году, и стал печататься под своим именем, книги его выходили в ИМКА-Пресс. Мне довелось прочесть его «Пути России».
— А вы с ним были знакомы? Мне все подробности интересны — я ведь собираюсь писать о вашей семье. Я читала его книги в библиотеке…
— Ну, как я мог быть знаком с человеком, который жил в Минске и скрывался там от большевиков! После войны в семье его не вспоминали, и я узнал о его существовании спустя много времени, — его уже не было в живых. Всё! — теперь Андрон уже был непреклонен. — Давайте заканчивать…
— Ну еще чего-нибудь интересное расскажите! Вот вы основали «Фонд Кончаловского», так она назвала «Продюсерский центр Кончаловского», с какой целью — собрать денег на съёмки фильмов? — уже поднимаясь, спросила гостья.
— Хочется помочь людям…
— И себе тоже? Вам разве ничего не надо? — продолжала допытываться паненка.
— Мне много чего надо! Но надо любить то, что имеешь, а этот Фонд — благотворительный — помощи людям искусства, их детям.
— Ну, а на кино деньги кто вам будет давать? Откуда у вас взялись средства на новую картину? От государства? Или помог кто-то?
— Да в банке взял я их — полтора миллиона под 15 процентов годовых.
После нашего почтительного молчания Кончаловский уверенно продолжил:
— Надеюсь, смогу вернуть! Запускаться с ним будем после, а пока я готовлюсь снимать фильм для американского телевидения…
Журналистка быстро засобиралась, поняв: всё! — лимиты времени исчерпаны.
— А вообще — какие у режиссера планы? — вопрос нормальный для завершения встречи, почти с облегчением подумал я. И действительно, гостья слушала ответ Андрона уже стоя, готовясь прощаться.
— Планы? Готовлюсь снимать американский многосерийный фильм. И пока об этом — все! — взмолился Андрон.
Я почувствовал, что наступает правильный момент, и перехватив инициативу, пользуясь тем, что Анна заторопилась, полагая, что набралось достаточно сегодня услышанного, спросил его о чем-то «не для печати». Притихшая, она быстро собралась, подобрала с журнального столика листки, в которых делала заметки по ходу беседы, уложила их в сумку с магнитофоном.
Здесь магнитофонная запись прерывается женским смехом — это Анна, наконец, прощается с Кончаловским, он, конечно, говорит ей у дверей какие-то приятные слова: ведь не просто женщина — полька! А он умеет быть галантным, причем, вполне искренне.