БП. Между прошлым и будущим. Книга 2
Шрифт:
Они выписывали одному очень честному человеку, литсотруднику, эти деньги, которые он мне передавал. Деньги были очень смешные, деньги были очень маленькие, но они нас спасли. И вот эти два случая мне говорят о том, что во все времена, даже самые жуткие, находятся люди, которые не перестают быть людьми.
— Анатолий Георгиевич, последний вопрос. Я хочу показать вам одну фотографию, которую я привез из Москвы, на ней человек, его зовут Николай Петрович…
— Он продает эти газеты…
— Совершенно верно. Вы знаете его? По сути дела, это единственное место, где я смог бы обнаружить подобного рода
— Я уже говорил о выступлении в Бетховенском зале Большого театра на встрече Ельцина с интеллигенцией. Председательствовал на ней, что мне очень понравилось, замечательный писатель Борис Васильев — один из самых порядочных людей, которых я знал. Он дал мне слово первому, и я сказал про опасность фашизма в России, про легальное существование антисемитизма. Это все было напечатано в «Литературной газете», и называлась статья «Диалог с президентом».
Да и телевидение показывало мое выступление много раз. Ельцин поддержал меня, актриса Мария Миронова, мать Андрея Миронова, другие… Но с той ночи нам стали звонить каждый день, в четыре часа утра, и под звон граненых стаканов они орали в трубку: «Тебя, жидовская морда, мы вздернем на фонаре». Ну и т. д.
И хохот там пьяный… Я не испугался, я ко многому привык — «сын врага народа». Таня — «дочка врага народа» — вообще воспитывалась в детском доме, она блокаду в Ленинграде пережила. А я видел все — и 37-й, и 50-й, и 53-й. Но было очень противно.
Я пошел к министру внутренних дел той поры, это 1993-й год, и рассказал об этом. «Да что вы, Анатолий Георгиевич, подняли такой шум, ерунда все это, не стоит тревожиться. Ну, мальчики балуются…» Я говорю: «Я не люблю, когда мальчики балуются с фашистской свастикой на лацканах. Я не люблю такие игры этих мальчишек. И звонки эти ночные». — «Ну, что вы, — отвечает он. — Правда, в списке вы есть». И показывает мне список — Фронта национального спасения. «Вы в списке первым, но не потому, что они первым вас хотят, — вы по алфавиту… Видите, вы на букву „А“. Смотрю: „Алексин Анатолий Георгиевич, адрес“. И в скобках написано: „вестибюль, дежурная“. Я, вообще-то, человек мягкий, но тут во мне что-то взыграло.
Вскоре меня попросили открыть мемориальную доску на здании, где находился Еврейский антифашистский комитет, расстрелянный 12 августа 1952-го года — одна из самых злодейских акций Сталина. И я открыл доску вместе с послом Израиля Арье Левиным, с женой Переца Маркиша Эстер и с дочерью Михоэлса Ниной. Это тоже показали по телевидению. Потом попросили меня провести вечер Михоэлса. Я и это сделал.
Вот тут уже юдофобы разъярились до невозможности. Тут уже их душа не выдержала! Это, кстати, тоже зависть. Бездарные люди всегда ищут виноватых в своей бездарности. Эпиграмму на Сергея Смирнова помните? „Поэт горбат, стихи его горбаты. Кто виноват? Евреи виноваты!“ И они развернулись во всю. Вот тогда я сел писать роман „Сага о Певзнерах“ — о судьбах еврейского народа.
У меня есть прообраз — Герой Советского Союза, убежденный сталинист, с именем Сталина он ходил в атаки; его семья, его трое детей, у него тройня родилась в день, когда наши взяли Берлин. И в книге — его судьба, его детей, его
Семья „унесенных ветром“… кто — где. И жанр книги определен так — роман с вырванными страницами. Первый абзац в нем такой: „Я вырываю страницы, я вырываю страницы, чтобы второстепенность не заглушила смеха и не спрятала слез. Но стены смеха на свете нет, а Стена плача пролегла от Иерусалима по всей земле“. Это трагический роман, но там пятьдесят анекдотов, которые рассказывал мне в свое время мой друг Леонид Осипович Утесов.
Когда-то выяснилось, что моя бабушка Соня, которая погибла в гетто, — была предана дворником, с детьми которого она занималась: он ее выдал, предал — хотя в ней немцы и румыны не опознали еврейку, она была русоволосой и курносой. Бабушка погибла. Утесов Леня, а он был почетный гражданин Одессы, сказал мне: я разыщу его. Он потратил на это полмесяца, позвонил и сказал: Толя, он удрал с румынами, его найти нельзя. Так вот, у Утесова были мудрые анекдоты на все случаи жизни — и в моей книге Абрам Абрамович рассказывает анекдоты Утесова.
Я написал этот роман, о нем узнал Ицхак Рабин и через посольство прислал мне письмо. От его имени руководитель администрации главы правительства писала: „Г-н Рабин просил Вам передать, что если Вы прибудете, то найдете на земле обетованной обетованную для Вас встречу, признание и т. п.“ И для начала министерство иностранных дел для нас устроило месячную поездку по Израилю.
Мы с Таней побыли там и влюбились в эту страну. Я потрясен: это звучит банально, но за 50 лет создать на песке, как по Маяковскому, страну-сад, — это непостижимо! Причем, мощную страну! Мы любим Израиль. Правда, у меня двойное гражданство — российское тоже сохранилось. У меня в Израиле за шесть лет вышло четыре книги. А еще ежемесячно — четыре-пять встреч с читателями. Они приходят на эти встречи, приносят мои книги, привезенные из России — и это так трогательно, что они нашли место в багаже для этих книг!
А кроме того, в России вышло семь книг в течение одного года — собрание сочинений пятитомное, по инициативе издательства „Терра“, и одновременно вышли книга воспоминаний „Перелистывая годы“ и книга повестей для подростков — в Нижнем Новгороде, в издательстве „Три богатыря“. Теперь мы живем в Израиле, и я хочу честно сказать, что это не в последнюю очередь связано с медицинскими проблемами: там спасли жизнь жене, сделали операцию, которую бы никто не сделал, даже хирурги в Америке.
А мне спасли зрение. Я вижу одним глазом, у меня очень тяжелая форма глаукомы. Кстати, не могу не сделать комплимент и в адрес американской медицины, коль у вас практикуют такие специалисты мирового класса, как мой старинный друг Самуил Файн. Так радостно было здесь с ним встретиться. Для меня он давно уже стал олицетворением истинного целителя, который высочайшим искусством своим сумел отобрать у недуга, угрожавшего жизни, мою любимую жену Таню… Бесконечная ему благодарность!
У нас и в Израиле очень много друзей. Даже и премьеры относились ко мне очень сердечно, беседовал со мной не раз Ицхак Рабин, когда роман вышел, прислал мне письмо, где поздравлял меня с этим событием. Для меня свята его память.
— Я подозреваю, что самое последнее письмо в его жизни было адресовано „Панораме“ в связи с 15-летием, — вспомнил я, — оно у меня хранится. Мы тогда еще не успели получить это письмо, а уже пришло сообщение, что он погиб.