Брак по расчету
Шрифт:
– Давай так, если мне понадобится помощь, я приду не к тебе.
– Конечно, если ты в самом деле влюбился… – Так вот что, он хотел доказательств, хотел услышать это от меня. А инстинкт Харринга всегда безошибочно разоблачал мою ложь. И если бы я сказал, что люблю Джемму, он бы мне не поверил.
– Харринг, так просто случилось. Я женился. Это произошло спонтанно, порывом. Я просто захотел это сделать, и все. Теперь у меня есть жена, но все не так, как ты думаешь. Ты представляешь традиционный брак, обычную жизнь женатой пары со всеми соответствующими ограничениями.
На этих словах Харринг скептически приподнимает бровь:
– Что ты имеешь в виду?
– Она нонконформистка и полностью поддерживает открытые отношения. Вот что я имею в виду, когда говорю, что ничего не изменилось.
Выражение лица Харринга сменилось со скептического на недоверчивое.
– Позволь мне прояснить: вы поженились, «согласен ли ты» и так далее, «пока смерть не разлучит вас», и теперь говоришь мне, что брак у вас открытый?
Я просто киваю, чтобы не раскрывать карты. Опустив при этом тот факт, что поженились мы из-за денег, и что на самом деле мы друг друга презираем, и у нас нет ничего общего, не говоря уже о кровати.
– Тебе улыбнулась удача, мой друг. Ты не представляешь, сколько бедолаг хотели бы оказаться на твоем месте.
Блин, похоже, у меня получилось искренне!
– Да, но, Харринг, это останется между нами: все, что я сказал, не должно покинуть эту комнату. Разговоров о моей свадьбе и так предостаточно, не хватало еще, чтобы и эти детали утекли.
– Старик, мне никогда еще так не хотелось встретиться с твоей женой. Я хочу своими глазами увидеть это чудо!
Чудо? Падая на кровать, не могу не думать о словах Харринга. Джемма храпит, как товарный поезд.
Одна из отрицательных сторон (если положительные вообще есть) смежных комнат в том, что всего пара дверей отделяет меня от Джеммы и от глубокого сна.
Харрингу не терпится с ней встретиться. Я уже знаю, что он воображает ее воплощением женственности, парализующей движение транспорта, но я бы Джемму так не описал. Изящная, грациозная – ага, как фура на четырех осях. Я могу только надеяться, что Харринг не вынесет ее болтливости и потеряет сознание через три минуты после рукопожатия.
За миг до сна меня посещает ужасная мысль: завтра слуги придут убирать наши комнаты и, хотя спальни у нас отдельные, им может показаться необычным, если не подозрительным, что первую ночь под одной крышей новые герцог и герцогиня провели каждый в своей постели, запершись в комнатах. Хотя бы одежду надо повсюду разбросать, а простыни сбить так, чтобы были видны признаки неудержимой страсти. Следовательно, хотя бы одна из кроватей должна выглядеть нетронутой.
Я не могу спать в кровати. Просто безумие, в собственном доме я не могу спать со всеми удобствами на своей же трехспальной кровати! Вот о чем я думаю, пытаясь устроиться на диванчике. Придется с Джеммой как-то договориться: не могу же я следующие несколько
По крайней мере, первые недели, когда молодожены должны давать волю страсти. А потом можно перейти к политически приемлемому показателю в пару раз в неделю.
Наконец, составив мысленный достоверный календарь наших сексуальных имитаций, я засыпаю.
В дверь стучат, и стучат они будто мне прямо по черепу. Чтоб тебя, Харринг, и твое бренди с шампанским. «Бренданское», как он его называет. Надо не забыть сказать ему, что вкус столь же ужасен, как и название. Если я все же не умер, то чувствую себя немногим лучше трупа.
– Входите, – стону я. Но ничего не происходит.
С трудом тащу себя к двери, открываю – но в коридоре никого нет. Неужели мой авторитет уже настолько подорван, что слуги подшучивают надо мной, стучат и убегают?
Стук продолжается, и я начинаю думать, что это всего лишь плод моего воображения, но потом понимаю, что раздается он позади: стучат в дверь между моей комнатой и комнатой Джеммы.
Поворачиваю ключ и вижу Джемму в проходе между комнатами, на своего рода нейтральной территории, которая, как я уже чувствую, станет нашим тайным полем битвы.
– Выглядишь ужасно, – спокойно замечает она.
– Я только проснулся, еще даже в душе не был. А у тебя какое оправдание? – отвечаю я, разглядывая ее смелый макияж и какие-то невероятные кудри.
– Я уже готова, – отвечает она, не уловив сарказма.
Я пожимаю плечами:
– Вот именно.
– Ну, если я правильно помню, вчера вечером ты сказал, что мы вместе спустимся на завтрак. Я бы предпочла, чтобы ты сдержал обещание, потому что вряд ли смогу вынести еще одну тираду от твоей матери о пунктуальности, расписаниях, этикете и обо всем том, что так нравится вам, аристократам.
– Дай мне пять минут.
Направляюсь в душ, ругаясь про себя, и уже собираюсь бросить одежду в стирку, как ко мне приходит озарение: я выворачиваю одежду наизнанку и разбрасываю по полу в комнате Джеммы, оставляя четкий след от своей комнаты к ее кровати.
– Ты что удумал? – возмущается она.
– Где твоя вчерашняя одежда? Можешь дать?
– Нет, если не скажешь, что ты делаешь!
– А ты как думаешь? – спрашиваю я, театрально указывая на одежду на полу.
Она поднимает руки в знак капитуляции.
– Скоро придут слуги убирать комнаты, и, если мы хотим, чтобы они поверили в нашу историю о любви с первого взгляда, лучше создать впечатление, что мы исполняли трюки в духе «Цирка дю солей». Так что если ты не из тех редких женщин, которые занимаются сексом одетыми, как лыжница на зимних Олимпийских играх, не будешь ли ты столь любезна передать мне свою одежду?
– Я сделаю кое-что получше! – И правда, Джемма не просто бросает свои вещи на пол рядом с моими, но и начинает яростно ворошить кровать, сдергивая с нее подушки и простыни. Что ж, во всяком случае, она меня поняла и согласилась. Пришлось попотеть, но она согласилась.