Брак с правом на счастье
Шрифт:
В официальную версию о несчастном случае – Майло, лорд Фабиано и лорд Сантанильо приложили все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы имя «СМТ» было вымарано из публикации, поскольку новый взрыв синтетического кристалла окончательно похоронил бы репутацию компании – не поверил никто. И поэтому когда «Вестник Аллегранцы» назвал должность «проклятой», горожане ухватились за эту идею со всей страстью. На следующий же день лорд Террини, главный претендент на место главы города, публично отказался занимать пост, пояснив, что жизнь ему дороже. ородской совет медлил с выдвижением новoго кандидата, и это только подливало масла в огонь, порождая слухи один другого нелепее.
Спустя
Но лично для меня куда важнее было участие лорда Фабиано в вопросе иного рода. Младшие Кауфманы – Торино, чудом выжившая Чечилия и Юна – после смерти приемного отца были отправлены в приют, а оттуда – в больницу при отделе магического контроля, где под присмотром законников до сих пор проходили реабилитацию. Другие известные нам бывшие сиротки Ллойд также получили помощь лучших специалистов.
Маринн аль-Таир, более известная в Аллегранце под именем госпожи Кауфман, была лишена прав опеки над младшими девочками и приговорена к депортации сразу же после окончания слушания по нашему с Майло делу, где она выступала свидетелем. Я втайне надеялась, что она хотя бы попытается опротестовать решение суда и попросит оставить детей с ней – Кауфманы всегда казались мне дружной семьей и поверить в нагромождения ужасающей лжи до сих пор было трудно. Но, к моему разочарованию, женщина согласилась легко, без капли сожаления. Не знаю, кто и как рассказал об этом ее приемным детям, но когда я зашла навестить их – почти две недели после инцидента на фабрике я пролежала в той же больнице, что и младшие Кауфманы – то по тоскливым потерянным взглядам поняла: они знают.
Тори быстрее сестер пошел на поправку. му единственному было куда возвращаться – из всех детей только он был официально усыновлен господином Якоббом Кауфманом, и потому городской суд без лишнего шума признал его наследником аптекарской лавки и дома некогда почтенного семейства. Однако мальчик не спешил выходить за высокие стены больницы, предпочитая оставаться в компании сестер и судебных лекарей. Часами бродил по аллеям между корпусами, отказывался от пищи, а во время моих визитов все чаще молчал, уставившись себе под ноги. Никто из старших приемных детей ни разу не навещал их – даже Марисса, служившая медсестрой в соседнем корпусе. После того, как связывавший их менталист погиб, каждый остался сам по себе.
Видеть Тори, некогда веселого и жизнерадостного, худой и бледной тенью самого себя оказалось неожиданно больно. Он был ни в чем не виноват – такой же сиротка Ллойд, как и я, вырванный из привычной жизни и обманом вовлеченный в преступления приемного отца. Я чувствовала себя обязанной перед ним и его сестрами. И когда после месяца попыток разговорить мальчика у меня уже начaли опускаться руки, я вдруг вспомнила слова лорда Фабиано – о якоре, о необходимости искренне любить и заботиться о ком-то близком.
Неожиданно, это помогло.
На следующую встречу я пришла с лордом Сантанильо и пухлым томиком свода законов Иллирии. Положив безучастному мальчику на колени книгу, раскрытую на нужной странице, мы рассказали, что по закону он может
А неделю спустя мы с Мелией и Тори уже растапливали камины в большом и светлом доме детей Кауфманов, пока Чечилия с сестрой возились на кухне, готовя ароматный чай по старинному семейному рецепту.
С тех пор дел у меня стало невпроворот. Я взялась за возрождение аптеки с таким рвением, что едва не пропустила дату нашего последнего судебного заседания…
К середине лета дело, наконец, дошло и до нас. Судебное заседание было коротким и бурным. Представлять нас лорд Сантанильо больше не мог, но зато мог выступить в роли консультанта для нового адвоката. Им же стала сама леди Эллианна Сантанильо, бывшая первая леди земель Фиоренны и знаменитая «бабуля» Корвуса, о которой я зa несколько месяцев наслушалась стольких невероятных историй – все из которых оказались чистой правдой – что при первой встречи оробела до абсолютной немоты.
Господин де Лука пытался возражать, апеллируя к отсутствию адвокатского диплома – но, оказалось, диплом у почтеннейшей леди имелся, и даже не один. А когда старший обвинитель заикнулся о кумовстве, бабуля припечатала его крепким словцом, настолько острым и метким, что даже судья не решился обвинить ее в сквернословии на официальном слушании. Господин де Лука заметно сник и мигом растерял прежний энтузиазм. Впрочем, выиграть дело против нас уже не представлялось возможным. Свидетельства Маринн аль-Таир, не пожелавшей выгораживать мертвого супруга, и показания Тори поставили окончательную точку в этом непростом деле. И во многих других.
К сожалению, я пропустила большую часть слушания – приступ дурноты в очередной раз напал на меня совершенно некстати, и пришлось спешно выспрашивать разрешение судьи покинуть зал.
Не желая нервно сидеть у дверей в ожидании Майло, я вышла на улицу. Яркое летнее солнце жарило вовсю, и я с удовольствием подставила лицо теплым лучам. На мне было легкое платье с коротким рукавом и смелым декольте, а высокая прическа полностью открывала длинную шею. Никаких больше перчаток и воротников-стоек до появления холодных осенних ветров, опасливых взглядов по сторонам, жизни в постоянном страхе случайного прикосновения.
Я больше не была менталистом. Никто больше не мог управлять моей жизнью. И это было прекрасно.
Я поправила небольшой изящный кулон в золотой оправе, лежащий в вырезе платья, и солнце отразилось от прозрачных граней кристалла-накопителя, разбрасывая вo все стороны разноцветные блики. Артефакт, подавляющий ментальное воздействие и защищающий от проникновения в разум, был подарком Даррена на мой день рождения в начале лета. Второй кулон носил Майло, третий достался лорду Фабиано, лорд Сантанильо от своего отказался, сославшись на какие-то тайные семейные традиции, берущие начало в солнечном Ниаретте, а остальные прототипы из пробной партии разошлись по старшим законникам отдела магического контроля Аллегранцы для изучения и проверки. Первые – но, как мы надеялись, не последние.