Брак с правом на счастье
Шрифт:
– Зачем?
Тонкие губы человека передо мной сложились в жутковатую неестественную улыбку.
– Это было необходимо.
– О чем вы?
Он не ответил. Разумеется, ведь послушные игрушки не стоили слов.
Было больно.
Отчего-то внутри было очень-очень больно.
Разум упорно цеплялся за обрывки некогда счастливых воспоминаний, извращенных, искаженных до неузнаваемости. Они рассыпались в пальцах серым безжизненным пеплом. Лживые, ненастоящие. Нужные лишь затем, чтобы привязать меня ещё крепче, сделать еще податливее опасному воздействию.
Совместная
Ложь.
Если бы только я могла вспомнить себя той приютской девочкой, я знала бы, к чему приводят такие вот восхищенные взгляды…
Вечерние чаепития в кругу дружной семьи аптекаря. Смех, разговоры, ароматный пар, поднимающийся от глиняных чашечек-чинаев. Степенная госпожа Кауфман – госпожа Маринни, Маринни-Маринн… «Маринн аль-Раид», вдруг всплыло в голове болезненной вспышкой осознание чудовищного обмана, на который попался Майло, безуспешно искавший лекарство для сына.
Ложь, ложь, ложь.
Счастливая семья, крепкий брак, жизнь в Аллегранце, забота о жителях города, любимая рабoта.
Все ложь.
«Фаринта», - тонкий мысленный голос Даррена ворвался в голову, выдернув меня из черного омута воспоминаний.
Я с трудом разлепила непослушные губы.
– Даррен…
Менталист усмехнулся.
– Я нашел его именно там, где ты и сказала. С законником пришлось повозиться, но, как ты знаешь, любые двери можно открыть, а любую защиту – взломать. Таланты моей драгоценной Чечилии вызывают восхищение.
Внутри все похолодело. Господин Маркони… жив ли он? И Чечилия…
– Что вы сделали? Что…
Он пожал плечами.
– Как и всегда – нашел его слабость. Ты же знаешь, непогрешимый и неподкупный дознаватель не может отказать ребенку, попавшему в беду. Благодарю, моя драгоценная, ты прекрасно разбираешься в людях.
– Я?
Внимательный, чуть насмешливый взгляд господина Кауфмана встретился с моим.
Понимание ударило под дых, выбив из легких весь воздух. Наша первая находка – кристаллы, сочетавшие в себе зелья и энергетическую магию. Сон перед свадьбой Лоиссы, так не похожий на сон. рязные ботинки и плащ, найденные пoтом в глубине шкафа. А во сне… нет, не во сне я шла, шла куда-то, ведомая тонкой нитью ментальной связи, я почти добралась до Даррена, чтобы попросить его о помощи, когда…
Что? Был ли это ветер, остановивший меня, или чужое прикосновение? Неужели я привела менталиста в убежище господина Маркони и Даррена?
Нет, нет, нет!
Сердце разрывалось на части. Я заставила себя поднять взгляд и посмотреть на Даррена, мысленно прoся у него прощения и бесконечно, бесконечно сожалея о том, что своими руками отдала мальчика в руки менталиста. Разрушила собственное счастье, которое с таким трудом построила на осколках прежней жизни.
Неудивительно, что лорд Сантанильо не хотел доверять нам с Майло ни одного важного факта расследования.
Майло меня не простит.
Я сама никогда не прощу себя за это.
А ведь супруг и лорд Сантанильо сейчас должны быть на полпути к лорду Террини. Неужели Тори пустил их по ложному следу? И что, если там их тоже ожидает ловушка?
Горло сдавило паникой. Фигуры менталиста и Даррена расплылись, исказились. Хотелось зажмуриться, сжаться в комок, впиваясь ногтями в плечи и зарыдать в голос от безнадежности и ужаса, но мое тело не подчинялось, и слезы, ничем не останавливаемые, текли и текли по щекам, срываясь с подбородка, пропитывая ворот платья Мелии.
Слoвно подслушав мои мысли, менталист кивнул.
– Да, моя лилия, – равнодушно проговорил он.
– Ты сделала большую часть работы, но и Террини оказался полезен. Иногда обострение ревматизма случается так не вовремя. Твоего супруга ждет теплая встреча.
Нет! Нет, нет, нет, нет, нет. Майло…
Где-то на самой границе слышимости я различила тихий тоненький всхлип Даррена.
– Я, я… - я захлебывалаcь слезами и словами.
– Я верила… вам.
– Все мне верят, драгоценная моя девочка. Не могут иначе.
Ногти до крови впились в ладони.
Я почти не ощутила боли – оглушенная, ошарашенная тем уродством, что проступало из-под треснувшей маски. Он больше не был человеком, который когда-то был мне больше, чем отец.
Он просто не был человеком.
Господин Кауфман повелительно протянул руку.
– А теперь передай мне документы.
– Нет.
Губы произнесли короткое слово прежде, чем захвативший власть над телом приказ менталиста успел остановить меня.
Тело качнуло вперед, но чудовищным усилием воли я заставила себя остаться на месте. Расплата последовала мгновенно – голова буквально взорвалась болью. Но я удержалась, твердо упершись ногами в пол, и сумела не сделать ни шага.
Нет. Я решила для себя уже давно. Даже если сопротивление выжжет меня дотла, уничтожив магию вместе с самой жизнью – пусть. Слишком многие пострадали по моей вине, и я не хотела увеличивать список.
В конце концов, лорд Сантанильо подсказал мне прекрасный способ. Все, что нужно, это попытаться взломать печать. Не станет документов – и менталиcт не сможет закончить свою работу.
То, что при этом умру и я, не казалось такой уж большой платой.
Темная бровь изогнулась.
– Драгоценная моя, ты, похоже, заблуждаешься, – проговорил он.
– Твоя задача – делать то, что говорю я.
Последние несколько слов прозвучали с заметным нажимом. Я впервые ощутила связь, что была протянута между менталистом и мной – связь не менее прочную, чем наш контакт с Дарреном, но извращенную, гнилую по своей сути. Если меня и сына Майло сплетали друг с другом тонкие шелковые нити, звенящие радостью, смехом, любопытством и общей любовью к лорду Кастанелло, то господин Кауфман привязал меня к себе крепкими, прочными цепями, рабскими кандалами, ошейником и веревкой. Хозяин и его послушная марионетка.