Братчина

Кожедуб Александр Константинович

Официантка подошла к Казакову, наклонила, наливая, бутылку, и пробка, которую она забыла снять, плюхнулась в рюмку.

— Ё-моё! — вскрикнула она.

По лицу олигарха проскользнула тень неудовольствия. Петров заржал. Мы с Белкиным переглянулись.

«А она не китаянка», — подумал я.

Официантка поспешно заменила рюмку и налила сначала олигарху, затем мне. Лицо у нее было белое.

— Говори, — велел Петров.

Я произнес спич, в котором пожелал юбиляру творить и здравствовать во благо русской литературы. Гости, исключая Петрова, слушали

мой тост вполуха. Но это и понятно, не одна уж рюмка выпита. Да и тост банальный. А где его взять, оригинальный?

Белкин кивнул мне, одобряя и тост, и скромность, с которой я приступил к закускам. В таких застольях, как наше, лучше не высовываться. Я это знал не хуже его.

Казаков взял со стола белоснежную салфетку и вытер тыльную сторону левой кисти. Вероятно, на нее попали брызги. Серьезное происшествие.

— Директор ресторана здесь? — спросил я Белкина.

— В соседней комнате, — ответил Леша. — Ему уже обо всем доложили.

— Кто? — удивился я.

— Кому надо, тот и доложил, — усмехнулся Алексей. — Закусывайте.

Я послушно положил в рот ломтик отварного языка. Хорошо, самому наливать ничего не надо. Ведь непременно забыл бы снять пробку.

— Не наговаривайте на себя, — сказал Белкин. — Вы у себя в «Лире» пьете аккуратно. А вот отдел литературы...

Да, я уже заметил, что отдел литературы в газете является чем-то вроде раскаленной сковородки. Во-первых, в нем не задерживались надолго заведующие. Во-вторых, какими-то обтёрханными выглядели простые сотрудники. Но если тебя дрючат с утра до вечера, ты и будешь обтёрханным. А Петров только тем и занимался, что дрючил. Конечно, в отделах политики, общества и искусства тоже случались отдельные недостатки, но литература — это святое. Именно в ней Петров бог, царь и герой. Я подозреваю, что меня он приблизил к себе только потому, что приложение «Лира» в газете пятое колесо. Катится где-то рядом, и бог с ним. А вот посмел бы я коснуться современной русской литературы...

— Вы не в свои сани не сядете, — сказал Белкин. — Белорусам это не свойственно.

А он тоже все замечает, наш исполнительный директор. И главное, не крадет из сейфа доллары. Кому, кстати, они принадлежали — редакции или Петрову?

— Кому надо, — сказал Белкин. — Вы закусывайте, закусывайте. Где еще такие трепанги найдете.

Да, трепанги, черт бы их подрал. Зря я сюда приперся. Но и не пойти нельзя. Случись что, кто будет «Лиру» выпускать? Незаменимых людей у нас, конечно, нет, но ведь обучить надо человечка, воспитать.

Под эти размышления я тяпнул еще одну рюмку, а там и третью.

— Что-нибудь случилось? — спросил Алексей.

— Худшее уже позади, — вздохнул я. — Девяностые пережили, может, и в нулевые выживем.

— Сейчас все наладится, — уверенно сказал Белкин. — Тем более с Михаилом Ивановичем. Он в администрации во все кабинеты вхож.

— И Казаков, если надо, поддержит. Он ведь не последний в нынешней вертикали власти.

— Один из первых! В Карловых Варах, говорят, отель купил.

— Зачем ему Карловы

Вары? — удивился я.

— Суставы... Да и деньги куда-то вкладывать надо. Я у него многому научился.

Судя по всему, у нашего Алексея большие планы на жизнь. Как его отчество?

— Михайлович, — сказал Леша. — Но вам можно просто Алексей. Давайте выпьем.

Мы сами себе налили в рюмки и выпили. В застолье всегда найдется понимающий человек, я это знал по опыту.

— Что будем делать с Кроликовым? — спросил Алексей, закусывая гребешком.

— Работать, — сказал я.

Есть гребешок мне не хотелось. Можно и ветчиной обойтись.

— Это пока, — искоса посмотрел на меня Белкин. — Но придет время...

Хорошо, что оно еще шло, это время. Хуже будет, если остановится. Я это тоже знал по опыту.

Застолье уже вошло в ту стадию, когда можно было не только пить все подряд, но и уйти по-английски. Я выбрал второе.

8

Петров появился в редакции на третий день после юбилея. Выглядел он не блестяще.

— А что ты хочешь, — сказал Кроликов, когда я поделился с ним своими наблюдениями. — Мы в Смоленске тоже не сачковали, но здесь юбилей. Как говорится, сам Бог велел.

И он был прав, мой шеф-редактор. Догадывается ли он о тучах, сгущающихся на нашем горизонте?

— Конечно, — сказал Кроликов. — Но пока будет Рыбин, буду и я. А у них ротация еще не скоро.

— А она будет?

— Естественно. Это же контора, причем крупная. Целых два государства окучивает.

Я уважительно покивал. Человек знает не только свое место, но и цену. А я вот оценить себя не могу. Впрочем, не мог и раньше. Сей недочет от недостатка воспитания или чего-то еще?

— Рождения, — посмотрел на меня из-под очков Кроликов. — Но заморачиваться на этом я тебе не советую. Газета худо-бедно выходит, зарплату платят, на юбилеи зовут. Что еще надо?

— Я тоже хочу на юбилей, — выглянула из-за монитора компьютера Тамара.

— Тебе еще рано, — погрозил ей пальцем Кроликов. — Пигалица тридцатилетняя.

— Уже тридцать два, — показала ему язык «пигалица».

Я никак не мог вычислить градус их отношений. У обоих семьи с детьми. Причем Кроликов за свою половину держался двумя руками, это видно невооруженным глазом. Тамара держалась за своего слесаря одной рукой, но бросать его пока не собиралась, это тоже было видно. А разговаривают при этом как много повидавшая парочка. Наверное, и здесь я отстал от жизни.

— Ничего ты не отстал, — сказал Кроликов. — Разве это возраст — пятьдесят лет? Детский сад.

— А мне кажется, что жить до пятидесяти нет смысла, — спряталась за монитор Тамара. — Тут бы сорок переползти.

— Ну, сорок все переползают! — засмеялся Алексей. — Я их даже не заметил.

— У мужиков по-другому, — сказала верстальщица. — Говорят ведь: сорок лет — бабий век.

— А в сорок пять баба ягодка опять! — подмигнул мне Кроликов.

— В сорок восемь бабу бросим, — кивнул я.