Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.
Шрифт:
Поццо, конечно, более всего за то батюшка любил, что он тебя уберег. Представляя его тетушке, он сказал: «Вот, сестрица, командир Константинов; он ему на море жизнь спас». Выговорив эти слова, батюшка не мог слез удержать. Он всегда имел чувствительное сердце, но теперь сделался даже нежен. Как будем вместе, перетолкуем все, до него касающееся. Я не знаю, сказал ли я тебе, что батюшка отрезал свои прекрасные волосы; это сильно его омолодило. Он мне сказал, что коса ему в большую тягость была и что туалет его теперь сводится к пустякам, ибо он и пуклей уже не носит. Операция сия послужила сигналом к тому, чтобы то же сделали немногие лица в Москве, дорожившие еще косою как реликвией: Пушкин, Иван Иванович Демидов, все сенаторы и проч. и проч.
Александр. Москва, 3 сентября 1808 года
Румянцев, должно вам быть
Должно быть у вас известно морское сражение наше со шведами и англичанами в Юнгфер-Зунде. У нас захватили корабль, который принуждены были мы сжечь; героическое сопротивление возбудило страх и восхищение неприятеля: контр-адмирал Хорд сказал капитану «Всеволода», отказываясь взять его саблю, что тот был достоин командовать самым прекрасным флотом в мире. Он дрался против двух шведских и двух английских кораблей; весь экипаж перебит, 37 попалось в плен, все переранены и изувечены. Неприятель превосходил числом. Сказано, что русские всегда будут совершать чудеса храбрости, кои ни к чему не приведут, сражаясь всегда и на земле, и на море с превосходящими их силами; странно, что в закрытом море, кое мы считаем нам принадлежащим, море, омывающем берега нашей империи, мы не имели ума собрать себе хотя бы равные силы с неприятелем, явившимся издалека.
Ханыков ушел в Балтийский Порт, где он, вероятно, будет то же делать, что Сенявин в Лиссабоне, ибо его тесно блокирует шведский флот, из тринадцати кораблей состоящий. Сказывают, что Ханыков нарушил все пункты своих инструкций. Вместо того чтобы атаковать шведов, которые в какую-то минуту оказались слабее, он забавлялся наблюдениями за ними, дал им время запросить помощи у англичан; вместо того чтобы избежать сражения с последними, как то было ему предписано, он в него ввязался. Чичагов поскакал в Балтийский Порт. Но как помочь этому? Вот что рассказал мне граф Григорий Чернышев, который только что приехал с женой из Петербурга и живет у Бутурлиной.
По четвергам, а особливо по воскресеньям, наезжают к нам приятели обедать. Сегодня накопилось человек десяток: Биянки, Бечи, Амплей Васильевич, шведы, Малиновский, Николай Богданович, Приклонский, Федоров, Оливиери, поп, Фавст и проч. Батюшка отозван на несчастие: он рекомендует мне всем оказать почет и передает мне список вин, кои будем пить, который я при сем прилагаю.
Александр. Москва, 28 сентября 1808 года
Вчера, в воскресенье, обедать наехало так много, что батюшка был жизни не рад: всякий шематон думает быть вправе на сии обеды приглашать как на свои. Чижик [49] устраивает себе партии, и ежели чуть только игроки знакомы батюшке, зовет их обедать: поить всех сих господ хорошими нашими винами невмочь. Чижик затеял банк, все перессорились. Батюшка положил, что не будет более у него обедов по воскресеньям, а будет звать сам по выбору, в какой день вздумается. Он думал иметь только Чернышева вчера и обыкновенных, то есть Биянки, ксендза, Оливиери и родных, – вместо того наехало человек с 20, сели за стол в три часа с половиною, а он привык обедать в два. Зачем ему в своем же доме женироваться? И для кого? Для… которые недостойны в передней его быть. Карнеев – мальчишка, не имеет ни кола ни двора, живет одной игрою; Чижик его протежирует. Я ему никогда чести не оказываю с ним говорить.
49
Так Булгаков звал князя С.И.Голицына, женатого на его двоюродной сестре Елизавете Васильевне Приклонской.
После обеда батюшка отвел Чернышева в свой кабинет, чтобы показать ему коллекцию визитных билетов венских, кои ты ему высылал постепенно и кои он вклеил в книгу; билеты с транспарантами, маленькие карикатуры и проч., словом, все там. Предупреждаю тебя, что он сказал Чернышеву: «Вот скоро будет новый год, Константин пришлет мне, я думаю, новых». Его эти безделицы чрезвычайно утешают; постарайся достать хорошеньких, то есть смешных; да вот я подъеду, тебе помогу в выборе. Да полно, что выбирать! Пришли все, что найдешь. С нами был также Малиновский [50] , которому он дал на время какой-то присланный тобою же Иллирический лексикон; и в сем роде, ежели попадется
50
Алексей Федорович, служивший тогда в Московском архиве Министерства иностранных дел под начальством Н.Н.Бантыш-Каменского, который был другом Я.И.Булгакова.
Князь Александр Николаевич Голицын промотавшийся поехал в чужие края. За несколько почт от Москвы должники его поймали и воротили. У него великолепная верховая лошадь; он ее оставил в уплату троим разным лицам: конюху, который ее вырастил, одному бухарцу и своему портному. Таким-то манером, по-видимому, уплатил он и все другие свои долги.
Это письмо кажется мне подлинной мозаикою; лишь бы целое было тебе приятно – вот все, что нужно. Тетушка поручила мне давеча передать князю Лопухину письмо, которым просит она его (ввиду старой дружбы его с Василием Андреевичем) дать аудиенцию Анне Петровне. Лопухин ей отвечал очень вежливо, назначив для Анны Петровны час; на адресе значилось: «Ее превосходительству м. г. Мавре Ивановне» и проч. Мы чуть ее не уверили, что поскольку это министр юстиции к ней пишет, то адрес этот может ей служить вместо патента на чин. Только то ее амбарасировало [стесняло], что муж давно умер, а женских лиц в чины не жалуют. Анна Петровна ездила в Петербург, чтобы кончить дело свое против Натальи Алексеевны: прожила там три года, не могла поговорить даже с Лопухиным, сколь это ни искала. Здесь назначивает он ей час на переговор. Что же бы ты думал? Перед тем, как ехать ей к Лопухину, приходит к батюшке да говорит: «Да об чем мне, дядюшка, Лопухина просить?» А ты думаешь, что она дело свое насквозь знает, как кажется. Неудивительно, что ничего она не сделала за три года в Петербурге.
Константин. Вена, 7 октября 1808 года
Батюшка был совершенно прав, заставив тебя пробыть с ним еще 18 дней. Что бы ты делал в Петербурге? Ведь и я тебе то же советовал.
Чарторыжский проехал тут, пробыл не более двух дней. Он постарел. Он поехал к отцу своему в Италию, а после возвратится в Россию, поскольку у него только шесть месяцев.
«Чем тебя я огорчила» – это моя любимая песенка. На корабле еще мы пели, и здесь ее все поют, а Лунина [позднее графиня Риччи, умершая в глубокой старости в селе Раменском под Москвою у приютившего ее князя Александра Федоровича Голицына-Прозоровского] как ангел – то есть поет ее. Между прочим она мне сказала, что ты никогда ее не слышал.
Невозможно писать, прерывают меня всякую минуту. Насчет Манзо: его секретарь Серво с ним поссорился и приехал сюда на него доносить, что в наследстве Скавронской [скончавшейся в Неаполе; она была по мужу теткою проживавшей в Вене княгини Багратион] утаил он от наследников множество вещей и денег. Он предложил княгине дать ему полномочие и обещал все выручить. Полномочие дано; увидим, что выйдет из этого. Что, однако же, еще сквернее от Манзо: Серво Дмитрию Павловичу доказал, что Манзо и у него утянул более 10 000 дукатов, вексель за него подписывал и множество подобных проказ делал. Татищев погубить его не хочет, но ежели Манзо не согласится добровольно ему возвратить деньги его, то худо ему будет. Каков молодец?
Дмитрий Павлович был болен лихорадкою, которая схватила его очень круто, и вот отчего. Ему присоветовали пить Эмские воды, но с ними ходить очень много надобно, чтобы они прошли, а он пил стакана по три в постели, без всякого моциона, а тогда это очень вредно. Нарышкина совсем собралась было отсюда в Париж, но обрезали у нее у кареты ремни, и она объявила, что надобно три месяца, чтобы это починить. Я уверен, что это лишь предлог, чтобы остаться. У нее уже и паспорта были. Какое сумасбродство!
Бедный Боголюбов навьючен, как верблюд, если не сказать хуже. Совестно просить его брать посылки, ибо имеет четыре серебряные вазы к Румянцеву, но для тебя согласился он взять баульчик, который уже уложен. Он, однако же, пустой; ибо купец не хотел никак, чтобы в нем что-нибудь было, уверяя, что как бы осторожно он ни уложил, все бы мог испортиться.
Константин. Вена, 8 октября 1808 года
Сегодня умерла Биллера, экс-министра, жена. Сегодня получили мы также известие, что на его место в Мюнхен назначен Барятинский. Татищев говорит, что он ему большой приятель и что ежели некуда будет тебе деваться, то можно с ним быть в Мюнхене; но мне кажется, что Дмитрию Павловичу самому скоро дадут место, как ни крепись. Сегодня ждут сюда графа Толстого, парижского посла бывшего. Он едет в Молдавию к армии. Жена его с ума сходит от радости.