Братья
Шрифт:
…На следующий день Варсофоний делал доклад императору. Василий и прочие изменники отправлены на остров. Там есть надежная тюрьма.
— Стражу хорошую им подбери. — Наставлял император. — Поставь своих людей, пусть лично тебе докладывают. А ты не верь, всех проверяй и тех, кто проверяет. Долго одних не держи, меняй. Опасен этот Василий, речи его к ушам липнут. Коварен, смущает незрелые умы. Но казнить его нельзя, не сейчас. Мучеником объявят. А уберем с глаз долой, повоют и забудут. Так что, смотри.
— Свои люди у меня есть. А с острова не сбегут. Сам раз в месяц наезжать буду. Что с этими делать? Кого помиловали?
— Насильника
— Я с ним говорил. — Докладывал Варсофоний. — Выразил желание креститься по нашему обряду. Говорит, свои же и предали.
— Обойдется. Разочарование, не есть вера. — Пробурчал Алексей. — Посольство в Иерусалим готовишь? Возьмешь его с собой. Сгодится. Станут ноздри рвать контрабандистам, ему в окошко покажи. Пусть видит, чего избежал. А после свози в Гелату.
— Тамошние увидят, сразу решат — он предал.
— Правильно. — Усмехнулся император. — Франк не глуп, сам поймет. Другой дороги у него теперь нет, иначе как с нами в Иерусалим.
Варсофоний почтительно поклонился, выказывая восхищение императорской мудростью. А тот продолжал. — Не знаю как, но союз с латинянами нужно укреплять. Не с Римом, а с этими в Иерусалиме. Должны мы привязать их, тем более, они до этой поры обязаны нам послушанием. Никто от вассальной клятвы, которую сами давали, их не освобождал. Придется тебе Варсофоний съездить. На месте посмотришь, вернешься и, что делать дальше, решим.
— А что с этим Уго? Его дело с контрабандой. Не в первый раз, докладывал уже. Подозреваю, что и шпионит он.
— Не трогай пока, следи, чтобы захватить наверняка. Пусть только попадется. Хотел бы я, чтобы он у вчерашнего костра попрыгал. Крепкий орех, но все равно раскусим.
— Еще бы. — Подтвердил Варсофоний.
— Кочевники, язычники. — Размышлял вслух Алексей. — Опасность большая, но одолели. А вот ереси губят. Отправляю с тобой духовных людей в Иерусалим. Пусть поспорят с тамошними. А ты свое дело делай. Иди теперь.
Варсофоний откланялся и оставил Алексея одного.
Раймунд
Уже более полугода как мы в Иерусалиме, и я хочу рассказать о некоторых событиях, в которых принял участие. Нашу память — вот что оставим времени. Артенак много рассуждает на этот счет. По его мнению, нам не хватает скучных хроникеров, не склонных к вымыслу и не слишком озабоченных посторонним мнением о собственной персоне. К таким он меня причисляет. Договорились так. Трижды в месяц Артенак направляет ко мне писца, которому я диктую, что запомнилось.
Сразу после возвращения в город, мне было предложено занять место начальника отряда городской стражи. Когда-то я принимал участие в походе на Иерусалим, и король оказывает знаки внимания ветеранам. Я один из них. Кроме того, венецианцы, прибывшие с тайным поручением, рассказали Болдуину о моем заступничестве перед генуэзцами. И, наконец, Артенак, который
Руководит нами горбун Жискар. От нас зависит сбор налогов в городскую казну и разоблачение тех, кто старается уклониться. Таких здесь немало. Горбун пользуется усердием собственных доносчиков. От этих нет отбоя. Он, как паук, который узнает о жертве по дрожанию растянутой паутины. Здесь он большой мастер. К тому же, человек это деятельный и может не спать несколько ночей подряд. Артенак высоко отзывается об уме Жискара, но сомневается в его прямодушии. Так мне кажется. В Иерусалиме легкая система податей. Это сделано, чтобы привлечь торговцев с запада и востока. Тем более важно получить, что нам причитается.
Раз в несколько дней мне поручено собирать отчет у стражей на воротах, через которые товары попадают в город. Таких ворот трое: Яффские, Дамасские, Сионские. Наблюдая за ними, можно определить состояние дел и правдивость тех, кто должен пополнять казну. Сведения не подлежат разглашению. Купцы не склонны хвастать размерами своего состояния. Это их право, хотя среди наших распространено убеждение, что обогащение за счет торговли — путь недостойный, а ограбление — занятие, пусть не богоугодное, но простительное. При этом принято ссылаться на Христа, изгонявшего торгашей из храма. Язычники в это время предаются торговле со всей возможной выгодой. Пора бы научиться и нам. От этого зависят доходы казны и общее благополучие.
Я могу оставить службу, если предпочту жить за пределами Иерусалима. Есть немало таких, что разбирают земли, укрепляют их и ведут жизнь свободных людей. Они платят терпимые налоги и обязаны участвовать в военных походах. Взамен имеют право на покровительство и защиту. Но я выбрал город. Карина не переносит солнца, а вне Иерусалима мало мест, где от него можно укрыться. Я не молод и предпочитаю здешнюю жизнь новой и неизвестной. Хотя о спокойствии можно говорить лишь как о благом пожелании, моя служба связана с постоянной опасностью. Только за время, что я здесь, мы несколько раз натыкались на тела убитых и ограбленных богомольцев. Не все способны платить за ночлег, и легкомысленно располагаются, где попало. Весьма прискорбно одолеть долгий путь, чтобы встретить смерть на пороге заветной цели. Болдуин требует принять меры против грабителей, слухи докатились до Европы. Там вообразили, раз мусульмане изгнаны, в городе можно рассчитывать на полную безопасность. Теперь одно заблуждение готово смениться другим и отвратить новых пилигримов, а мы нуждаемся в людях теперь, когда, хвала Христу, город стал подлинной опорой для всех его последователей.
Болдуин постоянно рассылает гонцов с призывом собираться под крышей общего дома. Многие расселились за пределами Иерусалима, вросли корнями в Святую Землю, но сам город всего лишь одинокая скала посреди языческого моря. Море это постоянно волнуется, и, если скала стоит, то лишь благодаря Божьему благоволению. Несмотря на пополнение, город малолюден, а язычники плодятся, как мухи в свежем навозе. У нас же многолюдно бывает только на Пасху, когда все сходятся вместе. Тогда Господь может узреть свой народ. Но праздник заканчивается, и город пустеет.