Братья
Шрифт:
Я решительно протестовал, хоть вряд ли бы смог подтвердить свою уверенность примером.
— Мы и здесь могли бы стать союзниками. — Пообещала Миллисента. — Я готова приложить усилия, если понадобится.
Я выразил ответное желание, действовать заодно, и мы отправились осматривать ее дом — один из самых богатых в городе. Сам я отношусь с безразличием к роскоши, но, не скрою, иногда философу не мешает лицезреть причуды и изощренность фантазии, с которой другие украшают свою жизнь. Многое мне было просто в диковину. В ее доме гораздо больше от востока, но есть удивительной красоты венецианское стекло, и множество зеркал. Настроение женщины перед зеркалом зависит от возраста.
Так я узнал, что задняя дверь ее дома выходит на задворки, рядом с домом, где тайно пребывают посланцы Венеции.
— Они слишком многого хотят. И думают, что, прельстив меня дорогими подарками, можно решить судьбы мира. Возможно, так бывает… Но теперь, когда объявился мой муж. Только молчок. — Миллисента подняла кверху палец. Как и я, она была немного пьяна. — Наши греческие друзья ничего не должны знать. А вы приходите, советник, не ждите приглашения. Я буду рада, нам есть о чем поговорить.
Тут Миллисента удивила меня еще раз.
— Я думаю, этот Михаил в Иерусалиме. Третий из этих Дюплесси. Моя фрейлина случайно встретила его в городе…
Вечером, к тому времени, как ноги донесли меня домой, а в голове прояснилось, к нам пожаловал Раймунд. Он принес хорошую новость, его сын Илья стал поправляться после болезни. Звали врачей, а помогла служанка. Та совершила колдовскую церемонию по языческому обычаю. Впрочем, что такое врачевание, как не узаконенная смесь колдовства и шарлатанства. Еще одно удивительное известие связано с наблюдением Карины. Она проводит много времени у окна и утверждает, что видела Михаила. Она говорит определенно, несмотря на то, что Михаил изменился.
Получив известие одновременно от двух женщин, я стал относиться к нему всерьез. Женщины наблюдательны, их постоянно любопытствующий глаз хорошо подмечает увиденное, вот только ум не часто поспевает за работой зрения. Я всегда с нетерпением жду возвращения Фреины с базара и не устаю расспрашивать ее о разных пустяках. Какие цены, откуда товары. По тому, что и откуда, я сужу, насколько прочен мир и безопасны дороги. Изобилие базаров — лучшая примета мира.
Еще один источник, удовлетворяющий жажду моего любопытства — сплетни. Я готов выслушивать их без конца и прошу Фреину не уходить с базара, пока она не насытится ими, как комар кровью. Вот что дает пищу уму. Пусть чванливые спесивцы пренебрегают сплетнями. Товар, которого хватает на всех. О, если бы за сплетни платили, как бы за них сражались. Сейчас на базаре говорят о недобрых предзнаменованиях, связанных с угасшими на Пасху огнями. И вот что настораживает. Все больше связывают наше будущее с союзом с Византией. Кто возбуждает интерес к этой нелепости? Интересно знать.
Ночью меня разбудил стук в дом. Такого не случалось давно, гонец от Болдуина
— Я хочу знать, что вы скажете, прежде чем приму решение. — Объявил король. — Убит визирь Мосульского султана. Ассаины сделали свое подлое дело. Правители Багдада и Мосула прислали Дамасскому султану угрожающее послание, будто он покровительствует убийцам, и они готовы вторгнуться в его земли. Иерусалим не намного дальше Дамаска, кто поручится за их намерения. Султан спрашивает, готовы ли мы присоединиться к нему для отражения угрозы. Его посланник ждет, я должен дать ответ.
— Случилось, чего мы опасались. — Продолжал король. — Змея ужалила. Эти негодяи повсюду. Наше счастье, что их руки пока заняты, но, если они раздуют пожар, будет плохо всем. Со змеей нельзя договориться. Они получили, что хотели, разожгли войну.
— Пусть и дальше грызут друг друга. — Высказался Жоффруа.
— Так они доберутся до нас. — Не выдержал я.
— Почему они нападают на своих? — Произнес некто, неразличимый.
— Свои вызывают большую ярость, нежели чужие. Сирийцы не в ладах с Багдадом из-за основ веры. Измышления проклятого Старца — это их ересь, а багдадцы винят Сирию, здесь они видят ее источник.
— Это нам на руку. — Подсказал человек из темноты. Он вышел чуть вперед, и я увидал на плечах плащ с нашитым крестом, цвет в темноте был виден неотчетливо, я скорее угадал — красный на белой ткани. Я вспомнил рассказ моей Фреины. Эти люди стали появляться в городе.
— Багдад далеко от нас. — Сказал король. — Но есть опасность. Если они одолеют Дамаск, война дойдет до нас. Они разорят Палестину. Что ты думаешь, Артенак?
— Мы должны выступить на помощь сирийцам. Они хотят союзника? Они получат его. Но их победа не лучше поражения, я предпочту, чтобы они опасались нас и не слишком доверяли.
— Это не трудно. — Сказал король — Они хорошо помнят прошлое. А что думаешь ты, Роберт? — Обратился он к рыцарю с крестом на плаще.
— Мы должны получить плату за помощь. Я знаю, какую. У них — голова Иоанна. Пусть выдадут ее. Мы не можем смириться, пока она не попадет к нам. Я видел кисть руки Иоанна в Византии. Двадцать дней я жил ее светом. Я поклялся, мы будем иметь святыню. С ней мы встанем над Римом и Константинополем. И теперь, когда Дамаск просит нас о помощи, мы должны получить свое.
Рыцарь с красным крестом почти кричал. Для несведущих поясню, тело казненного Иродом Иоанна Крестителя чудесным образом сохранилось в расчлененном виде. Кисть его руки, которой был крещен Иисус, хранится теперь в золотом ларце в Византии под опекой Анны — дочери императора. Видно, этот Роберт был важным лицом, если ему дали приложиться к ларцу. Большая честь для избранных. А голова Иоанна, по упорным слухам, хранится в Дамаске. Там не подтверждают, и не отрицают, прячут, будто не веря до конца в своего Магомета. Много раз мы вели переговоры о выдаче, угрожая силой и прельщая деньгами, но они остались глухи.
— Потребовать сейчас, значит, сорвать переговоры. — Сказал король.
— Даже если мы захватим Дамаск, они спрячут голову так, что нам придется разнести город по камню. — Поддержал я.
— Нужно требовать. Мои люди готовы. Или пусть воюют сами.
— А что думаешь ты, Жоффруа? — Спросил король.
— Роберт прав. Пока не вернем святыни, нельзя считать наше назначение исполненным. Но сейчас не время ставить условия.
— Видно, они хорошо кормили тебя в плену. И лишили мужества.