Братья

Ялкут Селим Исаакович

Стали отходить. Дошли до места, где справа открывалось ущелье, ведущее в сторону Сирии, и оттуда, подобно змее, стала выползать масса конных. Теперь мусульмане охватывали с двух сторон, как вода обтекает камень, ставший поперек пути. Некоторое время пятились, лицом к одному врагу, боком к другому, Жоффруа метался, пытаясь придать своим мужества, но было трудно не поддаться растерянности и страху. Враг остановился в тот миг, когда ловушка была готова захлопнуться. Франсуа первым понял, войско, надвигавшееся на них со стороны гор было войском дамасского султана. Масса вооруженных людей искала себе не врага, но союзника. Что-то будто подстегнуло Франсуа, и он поскакал навстречу сирийцам. Они были уже близко, готовили оружие, но Франсуа поднял руки, показывая миролюбие. В одном из воинов он узнал Юсефа. Встали рядом, крича каждый свое, и каждый был рад,

что узнал другого. Вслед за ними стали съезжаться воины Иерусалима и Дамаска, пока оба войска не сошлись и не развернулись лицом к общему врагу. Тревога была позади. Уверенность в победе отозвалась растерянностью среди врагов. Ведь встреча, умножившая войско, произошла на их глазах. Обе стороны застыли, не делая попыток сойтись.

Так простояли весь день, на ночь выставили охранение, а утром вновь стали выстраиваться, ровняли ряды, примерялись друг к другу. Безрассудный Жоффруа призывал немедленно атаковать, но Юсеф медлил, он до конца не доверял новым союзникам. Стоять без дела скучно, и рыцари по двое, трое стали выезжать вперед, вызывая на поединок. Храбрецов среди мусульман оказалось не меньше, чем у франков. Потому начались переговоры, и было решено выставить по десятку лучших. Прочие разошлись, открывая поле будущего поединка, а вперед выехали храбрейшие из храбрых. Три раза сходились между собой, оставив на земле троих франков и одного язычника. Те громкими криками приветствовали победу. Торжество врага готово было обратить христиан в уныние. Пока рыцари готовились к новой схватке, оруженосцы пускали стрелы, пытаясь поразить врага на расстоянии. Франсуа, первым принявший участие в бою, спешился рядом с большим камнем, пристроил на него арбалет. Постоянно упражняясь, Франсуа укрепил дугу лука и усилил механизм, натягивающий тетиву. Мусульманские рыцари разъезжали, криками раззадоривая врага, а он неспешно искал цель. Выбрал рыцаря в алом тюрбане, ближнего к себе, но тот вертелся, и тогда Франсуа стал метить в сплошь укрытого доспехами богатыря, который не пропустил ни одной схватки, сбил двоих и теперь вызывал криком на новый поединок. Тот был пока за пределами полета стрелы и разъезжал беспечно, искал себе противника. Франсуа нашел цель, но медлил. Наконец, мусульманин заметил его. Франсуа спустил тетиву, когда враг был совсем близко. Тот, запрокинувшись, стал съезжать с лошади, она медленно, будто танцуя, описала круг и потащила к своим. Люди с обеих сторон застыли, а потом двое кинулись к Франсуа. Замешательство спасло его. И вторая стрела нашла цель, а сами франки, опомнившись, пошли вперед. Обошлось без потерь, растерянные мусульмане повернули, стремясь выйти из боя. Потери с обеих сторон оказались равны, но теперь праздновали франки. Бог помог. Это укрепило уверенность в близкой победе. День, впрочем, так и закончился, стоянием друг против друга. А наутро увидели, что багдадское войско снимает шатры. Не поверили своим глазам, но все было именно так. Враг уходил.

Молитвы христиан в тот день были громче победных криков. Двигались следом, будто провожали гостей, а, убедившись, что те ушли, остановились. Теперь, когда опасность миновала, христиане и сирийцы вновь увидели неприятелей друг в друге, общая радость длилась недолго. Но ссориться не стали, Юсеф повернул на знакомую дорогу. Он обнял Франсуа на прощанье. Толмач перевел. Говорит, что считает тебя братом. С тем и расстались.

В Иерусалим возвращались не спеша. Отряды местного ополчения расходились по домам. Ушли люди Дю Бефа. Тот был болен, но прислал немало солдат. Провожали друг друга громкими криками. А потом встретили воинов Болдуина. Те спешили, рассчитывая успеть на помощь. Как Давид победил Голиафа, так теперь повторили его подвиг. В город вступили под колокольный звон, который возвестил о самой желаемой из побед — бескровной, когда женщинам не нужно оплакивать мертвых. Лишь один человек погиб в поединке и трое было ранено. А готовились к худшему.

Горячие головы призывали идти в любую сторону, пока само копье не найдет врага. Но Болдуин объявил свою волю.

— Какая выгода от победы, если нельзя воспользоваться ее плодами. Наши люди сильнее всех, но хватит того, что имеем. Пусть разнесут среди своих, что у нас достаточно сил, чтобы защитить себя и покарать врагов. А самым нетерпеливым обещаю, им не придется скучать. Без радости говорю об этом, потому что ценю мир больше войны.

Первым среди многих в те дни называли Франсуа. Миллисента собственноручно сплела венок и водрузила ему на голову. Мужчины и женщины узнавали и

приветствовали его. А сам он, едва отдохнув, отправился в известную харчевню. Он не застал Магдалены в общем зале, но грек дал ему светильник и сказал, подниматься в комнату. Вместо женщины явился сам.

— Я вижу, тебе нравится Магдалена. — Он уселся напротив Франсуа. Огонь светил тускло, тень скрывала лицо. Аристид выждал, ожидая ответа, но Франсуа молчал. — Ты видел ее знак? Вот здесь. — Грек похлопал себя по бедру. — Это след ожога кипящим маслом. Это сделали те, кто завидовал ее красоте. Ее ненавидели. Если бы я не спрятал, ее бы растерзали на куски. Они сожгли бы дом вместе со мной. Теперь она моя. — Грек поднял руку и пошевелил растопыренными пальцами. — Вот кто дает ей еду и наказывает. Ты должен это понять. Она пришла к тебе, потому что я послал. Скажи, что хочешь? Чтобы она ушла с тобой? Украсть? Уговорить? Купить?.. — и он замолчал выжидательно.

— А что хочешь ты? — спросил Франсуа. Ему было трудно говорить.

— У меня долги.

— Сколько?

— Я разве говорю про деньги? Люди, которым я должен, требуют от меня кое-что сделать. Если поможешь, зачтется. А если нет, она исчезнет. Уже исчезла. Она может вернуться, или никогда не увидишь ее. Выбирай.

— Что делать?

— Для начала дай клятву, что будешь хранить тайну. Что скажешь?

— Я готов. — Франсуа не колебался.

— После того, как выполнишь, что скажу, увидишь ее.

— Назови цену.

— Я сказал. Дело не мое. Не мне решать. Учти, нарушишь слово, ее накажут за обман. Подумай прежде, чем соглашаться.

— Говори.

— Ты ходишь в Храм Гробницы. Заберешь во дворе пустой сосуд из-под масла. Спросишь брата Лютеция, он покажет, какой. Принесешь сюда, а потом вернешь полным, откуда взял. Сделаешь раз или два, будет видно…

— Это все?

— Я сказал, не я решаю. Начинай, и окажешься ближе к цели…

На следующий день Франсуа остался в храме после утренней службы. Приближалась Пасха, и монахи с особенным рвением приводили храм в порядок. Лютеция от нашел без труда, он видел его раньше, тот оказался тихим малозаметным человеком. Сейчас он старательно оттирал с пола невидимые пятна. Лютеций не скрыл удивления, когда Франсуа назвал Аристида. В храме было пусто, но монах счел не лишним оглядеться по сторонам, прежде, чем продолжил разговор. Вытер лоб тыльной стороной руки, и еще раз осмотрелся.

— Нас не должны видеть вместе. Придешь вечером. Я буду менять сосуды. Пустой я оставлю вот здесь. Возьмешь, наполнишь, поставишь на прежнее место. Я увижу издали, не подходи ко мне близко.

Франсуа сделал, как было сказано. Кувшин сунул в корзину. На пороге его остановил настоятель, отец Викентий, прежде он уговаривал Франсуа примкнуть к братьям ордена.

— Я слышал, ты немало способствовал нашей победе.

— Мы не снискали славы. Не стоит говорить о победе.

— Не всякая слава достается ценой крови. Вы заставили язычников отступить, не причинив вреда их жизням, и, главное, сохранили собственные. — Тут взгляд его упал на корзину. — Что там? Мы оставляем свое за воротами.

Сосуд был хорошо укрыт. — Ничего, кроме тряпки. — Франсуа солгал неожиданно легко. Уже потом почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Но настоятель ничего не заметил. Грек забрал корзину, велел подождать, а когда вернул, в ней прибавилось веса. Лютеций вертелся поодаль. Франсуа выбрал время, и, не торопясь, так, чтобы он видел, добавил сосуд к другим, уже стоявшим под стеной.

Все это казалось странным. Он чувствовал, что его используют в непонятном и тайном деле. Франсуа не был хитрецом, до сих пор он шел прямо, избавленный от сомнений, не было цены, за которую можно было его соблазнить. Но как ловко Дьявол умеет находить прорехи в самых крепких доспехах. Как ловко разит сквозь них оружием, острее стрелы и копья.

Несколько дней Франсуа ждал возвращения Магдалены, а потом ему было поручено еще раз сменить сосуды. И это было исполнено. Все это время латинские лампады горели хуже греческих, особенно в день Пасхи, когда следят за их светом особенно ревностно, наблюдая собственными глазами истечение Благодати. Многие чтут в силе этого огня Божеское указание. Потому заговорили о предпочтениях греческой веры. Нельзя сказать, чтобы латиняне отнеслись с подобающим смирением, как и должно ввиду столь несомненного знака. Проверили сами лампады, брали масло, которым их заправляли. Огонь, добытый от рук человеческих был ярок, а божественный — слаб, намного слабее греческого. Осталось принять, как есть. Греки торжествовали…