Бремя удачи
Шрифт:
– И тот же самый стилет?
– Я вернулась только за курсовыми!
По опыту общения с Геро было очевидно: дальше спорить нельзя. Стоит сказать, что курсовые в куче мусора, а тут их точно нет, – расплачется всерьез и уйдет. А куда? Ночь, на улице малолетки в подкованных высоких ботинках… Запах духов выветрится слишком быстро. И так его, напоминающий лето, больше не доведется услышать, впереди холода, короткие дни и пустота серых сумерек. Ликра – странное место, неорганизованное и нелогичное, но там Геро наверняка не будет холодно даже зимой…
Утром ректор фон Нардлих с большим недоумением выслушал доводы, зевая и хмурясь. Покосился на Геро. Подписал документы, и едва ли не самая бесталанная студентка
– Я сделал то, чего эта бестолочь ни на миг не заслуживала, – поморщился ректор, с любопытством изучая каменно-спокойное лицо помощника. – Но я желаю в оплату явного подлога получить объяснения. Настоящие.
– О чем?
– О реальной причине ее бессмысленной поездки. Не делай оловянных глаз! При моих способностях пси терпеть твою показную глупость отвратительно и тягостно.
– Три дня назад она пела на вокзале, точное время семнадцать сорок две, я все проверил. Опознала прореху в картине мира, так она это назвала.
– Повтори дословно. – Ректор чуть заметно побледнел. – Это то, о чем я думаю?
– Я полагаю, у нее немного шансов выжить здесь. И чуть больше – доехать до Ликры. Я уверен, это именно то, о чем вы думаете, герр Нардлих. Она сказала так: «Прошлое в ответ промолчало. А он вроде бы на миг обозначился. Не такой, как остальные. Он услышал и закрылся. Эхо не пришло», – дословно повторил Гюнтер услышанное от Геро.
– Если бы это был джинн, на второй запрос он бы вынужденно откликнулся, – почти нехотя отметил ректор. – У Геро не отнять ее обаяния, простое любопытство вынудило бы гостя подойти ближе и проявить себя.
– Если он не счел ее действия осознанным поиском. Ловушкой. Либо он имел больше таланта, чем прочие, и смог заблокировать воздействие, не отозваться. Во втором случае речь идет о человеке, которого и человеком-то называть едва ли правильно. Он не более чем тень. Мы о нем не знаем ничего, но благодаря Геро мы выяснили: он прибыл в Арью.
– Ты повторяешь сплетни и глупые легенды, – поморщился ректор. – К тому же в твоей логике есть изъян. Либо прибыл, либо, наоборот, покинул страну. Иди. Я учту сказанное и предусмотрю меры безопасности.
– Визит не отменяется?
– С чего бы? Удача на то и существует, чтобы силки рвались. Иди.
Ректор оставался для своего помощника не меньшей, надо полагать, загадкой, нежели сам Гюнтер – для ректора. «Иди» – и все. Словно обозначившаяся, едва различимым бликом мелькнувшая у поверхности омута событий спина самой крупной хищной рыбы не имеет ни малейшего значения. Конечно, фон Нардлих в омуте тоже не плотва и не карась. Если продолжать аналогию, он – сом. Сидит в норе под корнями университета, в своем надежном логове, известном ему до последней щели и самого малого камешка дна. Не подступиться к нему. Зато он видит, слышит и анализирует. Не мог не отметить: Арья взбаламучена сильно, даже слишком. Гюнтер, имея куда меньше возможностей для анализа, читал газеты, слушал радио, недавно сделавшееся модным и повсеместным. Ловил недосказанности и намеки. Даже не будучи ректором, он знал, что Арья пребывает в натянутых отношениях с Аттикой и спор носит религиозный толк, хотя за этим фасадом скрывается иное: Аттика не прямой, но вероятный союзник Ликры, при всех различиях в толковании священных текстов и несогласии по вопросам теологическим. Аттика не одобряет новых воззрений арьянцев и весьма недовольна тем, что священники двух значимых конфессий излишне рьяно поддержали идеи обособления нации и даже косвенно поощряли паству, отрицая вред погромов. Наконец, Аттика всегда имела трения с Ганзейским протекторатом, крупным объединением стран Старого Света и давним союзником арьянцев. Арья, в свою очередь, горячо поддерживает семью ганзейской династии Норбургов, озабоченных сохранением старых порядков в пределах своего государства и готовых
Все внешнее благополучие Старого Света с его традициями трещало и скрипело, напряжение достигало предела, и запах пороха витал в воздухе неявно, но все более навязчиво. К тому же Франкония, недавний союзник Ликры, после выборов президента могла повести себя непредсказуемо. И, возглавляемая Пьером да Вардой, Стрелком, счесть войну не худшим способом решения ряда проблем. А еще под боком у Арьи ворочалась и готовила смуту Норха, северный сосед, извечный друг и враг – это ведь братские чувства, противоречивые и часто неразделимые. Норха граничила с Арьей и Ликрой. И теперь она в очередной раз демонстративно решала, какая граница ей важнее и какой сосед роднее.
Старый Свет не желал признавать кризиса, но ропот в отношении приезжих, высказываемый все более шумно, возник не на пустом месте: он был следствием нехватки рабочих мест и падения оплаты, что вынуждало снова и снова подтягивать пояса и озираться в поисках если не виновных, то хотя бы тех, на ком можно выместить злобу, за чей счет легче и удобнее стравить раздражение.
Новый Свет тоже не оставался в стороне от событий. С его постоянным и надуманным комплексом зависимости от колонизаторов – англов и франконцев, с его нескромными претензиями на мировое лидерство и готовностью подлить масла в огонь старосветских противоречий. Потому что кризис и в Новом Свете все заметнее, а кровопускание – старомодный рецепт варварской средневековой медицины – до сих пор практикуется политиками.
Конечно, есть еще и удача. Фактор сложный, всеми учитываемый и не имеющий установленного и надежного веса. Без удачи накануне войны оставаться никак нельзя. И Старый Свет, затаив дыхание, приготовился наблюдать за визитом птицы Береники, чтобы поверить в ее силу и убояться. Или сбросить ничтожный, не оправдавший ожиданий фактор со стола большой игры.
Гюнтер думал, шагая ровно и уверенно. У самого входа на территорию университета купил на лотке пачку газет – тут всегда держали для него полную подборку, заранее перевязав лентой. Просматривая местную прессу, Голем прошел по воскресному маршруту: вывоз мусора за неделю, утилизация реактивов и черновиков. Многовато стал университет брать военных заказов, от тайн скоро будет не продохнуть. Далее общий обзор территории, корпусов и общежитий. Затем ревизия описи поступлений библиотеки, учет возврата материалов в архив и активности пользования сведениями.
Профессор Кюне выглядел утомленным, разговор о помощнике начал сам. Обещанию привести некапризного мальчика, который во имя подготовки в колледж готов работать сверхурочно, порадовался.
– При всех твоих недостатках – грубый ты и перечливый, – посетовал Кюне, прощаясь, – дело ты знаешь, малыш. Равшан этот дурак-дурак, а работает за двоих, всегда в хорошем настроении и не пьет.
– Ему вера запрещает спиртное.
– Да, неплохое решение: запретить, – ссутулился Кюне. – Мой-то зять пьет… Шнапс, всюду в шкафах шнапс. Кажется, дело у дочери в семье плохо, дойдет до развода. Но и это нестрашно… Хуже иное: он говорит, что мы предатели и нас пожечь не грех.
Кюне глянул на рослого Голема, плечистого, стриженного едва ли не под ноль и более чем внушительного. Просительно поглядел. Гюнтер вздохнул. Оказывается, его здесь не любили именно в качестве стопроцентного арьянца и ярого патриота, опасного своей агрессией. Молчание полагали формой презрения, ровный тон – вариантом брезгливости, а попытки разобраться в теории акустики – подвохом и даже провокацией. Старый Кюне оборонялся, как умел, отгораживался и замыкался в себе. Он верил: не оттолкнешь вовремя такого непонятного и опасного человека, как Голем, – пропадешь. Только в последнее время старый архивариус чуть успокоился, обсудив важное, надо полагать, с ректором.