Брежатые. Тайна пшеничных лабиринтов
Шрифт:
Макуш прищурился и протянул Мишке копьё:
– Сообразил! Но, как только ты метнёшь первое оружие землестража – станешь уязвим для них!
– Согласен! – решительно ответил подросток.
Из глубины баталии пробирался Вярус:
– Мы больше не можем сдержать их! Наши задохи на них не действуют! Хмар спадает!
Вдруг слева от Вяруса осклабился огромный саранчук.
– Слева, Вярус! – вдруг подал голос Антон.
Землестраж уклонился и успел метнуть сулицу прямо в пасть чудовищу. Ощерившись, оно пало на землю, тая словно
– Cулиц почти нет! – прокричал Вярус. – Гилмея дала ядослёна только на десятка два-три, не больше. А тут целое полщиче!
– Нам не остановить нашествие! – взревел верховода и достал из-за пазухи большую синюю колючку с лепестками. Макуш только взглянул на неё, и в глазах его вспыхнул красный свет, – а он сам стал похож на демона. Колючка истошно завизжала в руках старика, и он метко отправил её в цель.
– Макуш! В тебе еще полно духу! Ты по-прежнему метаешь чертогон лучше всех! – взбодрил его Вярус.
– Если акриды прорвутся к людям, будет беда, – ответил верховода. – Нельзя, чтобы хоть один из них прошёл эту границу. Иначе, всё! Ляда откроется для Агудаловых тварей навсегда!
– Антон! Давай им поможем! – прокричал Кравцов, но Краб был в полном оцепенении, вылупив глаза, озирался вокруг. – Я знаю, ты не такой уж трус! Ну! – выпалил он в лицо приятелю. Но тот, лишь прерывисто сглотнул.
Мишка с досадой рыкнул и кинулся вперёд.
– Эй, лови! – внезапно окликнул его Вярус и подбросил сизый шар с тремя ядовито-синими резными лепестками.
Мишка ловко поймал его, а затем еще несколько – ежи бешено запищали, попав в новые руки, закрутились, больно искололи ладони до крови. Мишка как-то интуитивно обломил третий лепесток, и орудие стало похоже на острый нож, крутящегося блендера. В один миг подросток перехватил маленький чертогон за один из лепестков и метнул в гущу химер. Попал в грудь саблезубого.
– Отлично! – выкрикнул Вярус.
Но следующее шарило срикошетило от хвоста акрида, и Мишка едва успел пригнуться.
– Полерун ухмра! – выкрикнул осипшим голосом заклинание Макуш и подкинул горсть семян.
Крабров содрогнулся, пришёл в себя. Жуткое оцепенение немного отхлынуло, а в воздухе повисли яркие искры, и стали стекать вниз, словно огненный дождь.
И вот, как только они коснулись почвы – землю прорвали, толстые стебли с овальными листьями, появились белые трубовидные цветы и с треском раскрыли огромные бутоны.
Из цветочного нутра поднялся серый дым, извиваясь пахучими кудрями подле акрид. Химеры замерли. Запах цветов был сладковат и сонлив, рык слышался все реже. Саранчуки вяло смыкали глаза, медленно припадали к земле засыпая.
Антон потёр глаза. Они были будто чужие, веки опускались, ресницы смыкались. Последнее, что он увидел, было то, что баклажановоносый огородный манит его в земляную воронку, а Мишку проносят мимо на полотняных носилках. Затем он почувствовал, как кто-то дернул его за ногу, и он ушёл сквозь землю…
Глава 6.
Я ожидал, что сейчас непременно провалюсь в таинственную пропасть. Однако под ногами чувствовалась твердыня дупла. Ухтын по-прежнему крепко держал меня за руку. Оба мы молчали. Мои глаза постепенно привыкли к темноте, и я увидел внизу щель двух полукруглых створок, через которые проглядывал слабый свет. Ухтын мельком взглянул на меня и топнул три раза подряд, словно постучав:
– Открой Сафрон дубовый трон! – оглушительно гаркнул древожил.
Страшная тишина продлилась пару секунд, затем раздался ужасающий треск. Скрипя всем нутром, старый пень вытянулся – и ствол сузился в дудку, грозя расплющить нас, как древесных жуков.
– Двоим здесь не место! – пророкотал голос. И пень вновь потянулся ввысь дубовым нутром, сплющив нас с Ухтыном.
– Спокойно, – прошептал Ухтын. – Сафрон пропустит нас, но будь готов к обману.
– Зачем тут человек? – скрежещущим басом отозвалось пень.
И в жилах моих замерла кровь.
– Он стрелял в моего филиноида и сильно поранил его, – сурово произнес древожил. – Туман, возможно, уже не вернется.
Я вытаращил глаза и едва успел открыть рот для оправдания, как пень пророкотал:
– Так иди один, а мальчишку оставь мне на забаву! Я ему столетние сказки сто лет порас-сказываю! Ха–ха–ха! – и затрясся в оглушительном смехе, от которого я едва не обмер.
– Не оставляй меня здесь! Прошу!
Ухтын бесстрастно посмотрел на меня и нарочито громко сказал:
– Хорошо Сафрон, пусть будет, по-твоему. Мы – древожилы уважаем волю входных дубов. Оставляю его тебе! Открывай! – и еще раз топнул ногой по светящемуся дну.
– Ухтын! Ты же хотел забрать меня в Древолесье!? Не бросай меня здесь, слышишь! Я же брежатый! Забыл?!
Но тот лишь качнул головой и скинул веревку с моего запястья. Пень задрожал. В днище проседала лишь одна полукруглая дверца, на которой и стоял Ухтын.
– Ты соврал! Хотел принести меня в жертву, подлый древожил! – заорал я, видя, как коварный лохмач исчезает в узком проёме, где мне никак поместиться. Как только я приготовился прыгнуть вслед – из ствола проросли корявые ветки. Древесные путы, цеплялись за мои руки и ноги, пробирались к шее…
–Ааааа, – заорал я, что есть сил, как вдруг ногу крепко обвила веревка, и кто-то с силой сдернул меня в тесный проём, который уже на четверть закрылся дверцей, оказавшейся клубком путаных дубовых корней. Я оцарапал бок, протискиваясь следом, но корни схватили меня шею. Ноги висели внизу, обвитые Ухтыновой верёвкой, – тот с силой тянул меня вниз.
" Ну, нет! Я не тело для пыток! Им не разорвать меня надвое! " – подумал я и с яростью ухватился свободной рукой за дубовый корень, душивший меня. И снова моя кисть покраснела, как калёное железо. Но боли и жара я чувствовал, однако старое корневище обмякло и отпустило меня.