Бродяги Дхармы
Шрифт:
— Давайте зайдем, ей-Богу, нам нужен настоящий мужской завтрак, если мы собираемся идти весь день.
Против моей идеи никте не возражал, мы вошли, уселись в кабинке, и милая женщина приняла наш заказ с говорливой приветливостью, свойственной людям в глубинке.
— А вы, мальчики, что — охотиться идете сегодня утром?
— Нет, мэм, — ответил Джафи, — мы просто идем на Маттерхорн.
— На Маттерхорн? Да я б туда не пошла, если б мне даже тыщу долларов посулили!
Тем временем я сходил к бревенчатому сортиру на задах и умылся водой из-под крана — восхитительно холодной, от которой защипало все лицо, а когда я отпил немного, желудок мой славно наполнился как будто жидким льдом, и я попил еще. Потрепанные собачки гавкали в червонных лучах солнца, косо пробивавшихся сквозь стофутовые ветви елей и пондероз. Я видел, как вдали поблескивают снежные шапки гор. Одной из них был Маттерхорн. Я зашел внутрь, блинчики уже подоспели — горячие, исходящие паром, — и я полил сиропом три своих кусочка масла, разрезал блинчики и начал
Мы влезли в машину, переехали еще через один ручей, через луг с несколькими коровами и бревенчатыми хижинами на нем и выехали на равнину, с которой было ясно видно, как к югу возносится самый ужасный на вид из всех зазубренных пиков, самый высоченный из них — Маттерхорн.
— Вот она, — гордо вымолвил Морли. — Прекрасная гора — правда, она похожа на Альпы? У меня в коллекции есть фотографии заснеженных вершин, вам надо будет как-нибудь посмотреть.
— Мне больше нравятся настоящие, — отозвался Джафи, серьезно глядя на горы, и в этом его отдаленном взгляде, в этом тайном внутреннем вздохе я увидел: он снова дома. Бриджпорт — маленький сонный городок на этой равнине, странно новоанглийский. Два ресторана, две автозаправки, школа — все это по обочинам Шоссе 395, прибегающего в эти края из Бишопа на пути в Карсон-Сити, Невада.
8
Теперь у нас возникла еще одна невероятная задержка, поскольку мистер Морли решил найти в Бриджпорте открытый магазин и купить там себе спальный мешок или хотя бы какое-нибудь полотняное или брезентовое покрытие, чтобы спать на высоте девять тысяч футов, ведь судя по ночи, проведенной на четырех тысячах, там должно быть довольно прохладно. Мы с Джафи все это время ждали его, сидя на уже припекавшем десятичасовом солнышке, на травке школьного двора, наблюдая за случайным и лаконичным движением по совершенно неоживленному шоссе и обсуждая шансы молодого индейца-автостопщика, пытавшегося уехать на север. Мы с теплотой говорили о нем.
— Вот что мне нравится: ездить везде стопом, чувствуя себя абсолютно свободным, хотя ты вообрази только, что ты при этом — индеец. Черт возьми, Смит, пошли поговорим с ним и пожелаем ни пуха ни пера. — Индеец оказался не очень разговорчивым, но дружелюбным, и сказал нам, что по 395-му он продвигается довольно медленно. Мы пожелали ему удачи. А в этом крохотном городке, между тем, Морли вообще куда-то пропал.
— Что он там делает — поднимает всех лавочников с постели?
Наконец, Морли вернулся и сказал, что ничего нет, и остается только попросить пару одеял в охотничьем домике у озера. Мы сели в машину, проехали несколько сот ярдов назад по шоссе и свернули на юг, в сторону поблескивавших нетронутых снегов высоко в синем воздухе. Мы проехали вдоль берега живописных Озер-Близнецов и подкатили к домику, который оказался большим белым каркасным постоялым двором, Морли зашел туда и уплатил пять долларов за два одеяла на ночь. В дверях стояла женщина, уперев руки в бока; лаяли собаки. Дорога была пыльной — грунтовка, а озеро — небесной чистоты. В нем идеально отражались утесы и предгорья. Но впереди шли ремонтные работы и клубилась желтая пыль: как раз там придется пройти немного по берегу, прежде чем перейти ручей в конце озера и углубиться в заросли, из которых вверх уходит тропа.
Мы поставили машину, вытащили все наши пожитки и разложили их на солнышке. Джафи уложил мой рюкзак и сказал, что мне придется все это нести, а иначе я могу хоть в озеро прыгать. Он был очень серьезен, чувствуя себя главным, и мне это нравилось больше всего. Потом, с той же самой мальчишеской суровостью, он вышел на дорогу с ледорубом и начертил в пыли большой круг, после чего начал в нем что-то рисовать.
— Что это?
— Я делаю волшебную мандалу, которая не только поможет нам при восхождении, но после того, как я тут еще кое-что нарисую и спою, по ней можно будет предсказывать будущее.
— А что такое мандала?
— Это такие буддистские схемы, всегда в виде круга, наполненного всякими штуками: круг представляет пустоту, а штуки — иллюзию, видишь? Иногда мандалы рисуют у Бодхисаттвы над головой, и по ним можно рассказать его историю. Они происходят из Тибета.
Я уже влез в его теннисные тапочки, а теперь извлек и горную шапочку, которую он мне предоставил — черный французский беретик, который я лихо заломил на голове, вскинул на спину рюкзак и стал совершенно готов к походу. В тапочках и беретике я больше походил на богемного художника, чем на человека, отправляющегося в горы. На Джафи были его прекрасные сапоги и швейцарская зеленая шапочка с пером, он походил на эльфа — но на такого грубоватого эльфа. Вот я вижу его одного в горах в этом наряде — видение: прозрачное утро в высоких сухих Сьеррах, вдалеке — чистые ели отбрасывают тени на каменные осыпи склонов, еще дальше — заснеженные конусы вершин, ближе — большие лохматые силуэты сосен, и вот он сам — Джафи, в шапочке, с большим рюкзаком за спиной, топает себе, но в левой руке у него, которой он придерживает на груди ремень рюкзака, — цветок; между
12
Джон Мьюир (1838–1914) — американский натуралист, англичанин по рождению, который пропагандировал создание национальных парков и заказников.
13
Джон Берроуз (1837–1921) — американский натуралист и писатель, чьи образные эссе завоевали ему широкую популярность кроткого мудреца дикой природы.
14
Персонаж американского фольклора — гигантский лесоруб, совершающий сверхчеловеческие подвиги. Его происхождение прослеживается к устной традиции французских и ирландских лесорубов Канады в XIX веке, хотя большинство историй о нем — произведения литературы XX века. Впервые статья о нем была опубликована в детройтской газете в 1910 году, и вскоре он стал популярным символом американской энергии. Большую лепту в развитие мифа о Бэньяне внес У. Б. Логхед, взявший его рекламным символом миннесотской лесодобывающей компании и придумавший как имя гигантского синего быка Бэньяна (Крошка), так и имена многих персонажей его легендарного лесоповала.
— Дьявол меня задери, Джафи, сегодня утром я чувствую себя великолепно, — сказал я, когда мы заперли машину и втроем зашагали с рюкзаками по береговей дороге, чуть покачиваясь, занимая всю ее ширину, будто пехотинцы на марше. — Ну не чертовски ли это лучше, чем торчать в «Месте»? Напиваться там таким свежим субботним утром, все муторно и тошнит — а вот они мы какие, шагаем мимо свежего чистого озера, хороший воздух, да Господи, это уже хайку само по себе.
— Сравнения одиозны, Смит, — приплыл ко мне его ответ, цитата из Сервантеса и дзэн-буддистское наблюдение впридачу. — Совершенно никакой разницы — сидишь ли ты в «Месте» или карабкаешься на Маттерхорн, все это одна и та же прежняя пустота, парень. — И я стал об этом размышлять, и понял, что он прав: сравнения действительно одиозны, это все одно и то же, но мне было сейчас по-настоящему кайфово, и еще я вдруг понял вот что: это (невзирая на разбухшие вены на ногах) принесет мне много пользы, отвлечет от пьянства и, может быть, заставит меня проникнуться совершенно новым образом жизни.
— Джафи, я рад, что тебя встретил. Я научусь укладывать рюкзаки, и всему, что надо, тоже научусь, и как прятаться в этих горах, когда устанешь от цивилизации. На самом деле, я очень благодарен, что встретился с тобой.
— Что ж, Смит, я тоже благодарен, что встретился с тобой и научился, как надо писать спонтанно, и все такое.
— А-а, да это пустяки.
— Для меня это — много. Давайте, парни, прибавим шагу, не стоит зря тратить время.
Вскоре мы дошли до клубившийся желтой пыли, где ревели бульдозеры, а здоровые, жирные и потные водители, даже не взглянувшие на нас, материли свою работу и проклинали все на свете. Чтобы они полезли в гору, им пришлось бы заплатить вдвойне, а если учесть, что сегодня суббота, то — в четыре раза больше.
Мы с Джафи посмеялись, подумав об этом. Я чувствовал себя немножко не в своей тарелке в этом глупом беретике, но бульдозеристы и глазом не повели в нашу сторону, и мы скоро оставили их позади и подошли к последнему охотничьему домику у начала тропы. Это была такая бревенчатая изба, стоявшая в самом дальнем углу озера в треугольном распадке между довольно высокими отрогами. Здесь мы остановились передохнуть на ступеньках: мы прошли около четырех миль, но по ровной хорошей дороге, — зашли внутрь и купили конфет, печенья, кока-колы и еще чего-то. Тут вдруг Морли, который всю дорогу далеко не молчал, выглядел очень смешно в своем наряде, с необъятным вьюком за плечами, с надувным матрасом (из которого, конечно, выпустили воздух), без шляпы — в общем, так, как он обычно ходит к себе в библиотеку, но в огромных мешковатых шароварах — этот Морли вдруг вспомнил, что забыл спустить воду из картера.
— Ах, так он забыл спустить воду из картера, — сказал я, заметив их оцепенение и ни фига не смысля в машинах, — а он не забыл спустить мозги из кратера?
— Нет, это значит, что если сегодня ночью подморозит, его чертов радиатор взорвется, и мы не сможем уехать домой, и придется двенадцать миль переть до Бриджпорта, и мы тут конкретно засядем.
— Ну а может, ночью не будет так холодно?
— Рисковать нельзя, — ответил Морли, и к тому времени я уже просто ненавидел его за то, что у него находится столько способов все забывать, портить, беспокоить, откладывать и превращать наш относительно простой поход в бесконечные петли и круги.