Брусничное солнце
Шрифт:
И она не замечает тонкую тень, не бредущую сквозь топь — скользящую над ней. Крадущуюся ловко и сноровисто, хищно пригибающуюся к водной глади. Не слышит чужих шагов, всплесков или размеренного дыхания. Тонущая в волнах боли, она не видит зажигающихся голодных взглядов всплывающих из бочагов утопленников, не изумляется поднявшимся в воздух нежно-зеленым блуждающим огонькам.
— Как посмела? Шумишь, кричишь, своим воем всю округу переполошила.
Вкрадчивый голос пустил по телу мурашки ужаса. Представляя болотного Хозяина, Варвара ждала голодных хрипов, низких зловещих нот, клокочущей в
Хозяин болот нависал сверху. По паучьи широко расставив у ее головы руки, он опустился так близко, что холодное дыхание щекотало висок. А глаза… Черные омуты, в которых едва различишь, где заканчивается зрачок и начинается радужка. Ледяные, пустые, будто нет за ними никакой души. Ничего живого нет. Во снах он виделся иным, в таких ярких видениях он не обнажал острые, словно иглы, зубы у пульсирующей вены на глотке. Не слизывал горячим языком бисерины крови с расцарапанной челюсти.
— Разве не рада меня видеть? Досадно. Взглядом дыру прожигаешь, сама же кликала, кровь по себе пустила. Красива, как солнце. Моим брусничным солнцем будешь?
Насмехается, это слышится в каждой ноте мягкого голоса. Ждет, когда она отречется от слов, с отчаянием брошенных в воздух. Ждет, когда с испугом зажмурит глаза, начнет молить о пощаде, попросит позволить уйти из болот.
Она шумно сглатывает, дергается горло под тонкой кожей, которой тот касается кончиком острого носа. Еще немного и отдаст богу душу. Страшно-то, мочи нет, как страшно…
Варя оживает, спадает мутная пелена оцепенения, она заставляет себя медленно выдохнуть, отпуская зажатую рану на боку. Потянуться к нему алой рукою, протянуть открытую ладонь. Нужна кровь? Ну же.
— Кем захочешь, тем стану. Но молю, помоги.
Суженный насмешливый взгляд изумленно расширяется. Всего на миг в нем всколыхивается, поднимается из глубин удивление. Холодные пальцы бесцеремонно цепляют ее руку, задирают мокрый прилипший к коже рукав. Рану. Он ищет рану. Барыня понимает не сразу — нечисть придирчиво дергает рукава, заставляет повернуть голову то в одну, то в другую сторону.
— Чудно, чудно… — Бормочет едва слышно, с каждым новым словом раздражаясь все более. Когда его взгляд цепляется за разукрашенную алым дыру в рубахе, резким рывком он всем телом дергается вниз. Опускает голову к прорехе, цокает остроконечным длинным языком, проводя им по иглам-зубам.
Вот-вот вопьется в тело, насмехаясь над ее покорностью. Варвара не знала, унес ее сознание страх с напряженным ожиданием, или малокровие. Последнее, что она помнила — был громогласный треск рвущейся ткани и жаркое дыхание, опалившее ребра. Он драл на ней жалкую рубаху зубами.
Перед тем, как темнота под веками стала слишком плотной, непробиваемой, она услышала отзвук его слов:
— Не умрешь — договором станешь повязана… Ой не дотянешь ты барыня, плоха совсем. Сдается, закатится мое брусничное солнышко раньше времени…
Тело оторвалось от мягкого
* * *
Как же долго она не могла сбежать от своих снов. Они всегда нагоняли ее — на закате, рассвете или в полуночи. Заставляли дрожать, цепляясь за липкие от пота простыни, выбивали дух из тела, пускали гусиную кожу по рукам и меж лопатками. А сегодня ей стало тихо. Вязкая темнота — порою в ней разжигались болотные светло-зеленые огоньки, но стоило зацепиться за них вниманию — они тут же ускользали. Покой. Нет ни боли, ни страха. Ее самой там нет.
— Не для того я с тобой нянчился, чтоб ты концы под моим домом отдала. Глотай, сказал! — Сознание медленно ворочалось, не желало возвращаться в избитое тело, а во рту стоял густой вкус мертвечины. Варвара сплюнула и закашлялась.
Раздалось гневное рычание, голову мотнуло в сторону так, что хрустнули шейные позвонки. Нижнюю челюсть сжало до хруста, опалило болью. Снова полилась в глотку плавящая отрава, барыня забилась в цепкой хватке, попыталась вывернуть голову, выплюнуть. И тогда кровожадная тварь попросту зажала ее рот и нос, лишая воздуха, заставляя в ужасе распахнуть глаза.
Отравит. Измывается. Тонкие пальцы с неровными поломанными ногтями вцепились в его запястье, дернули что есть сил. Даже не шелохнулся — в черном взгляде горела сосредоточенная злоба, губы приоткрылись, обнажая ровный ряд острых зубов. Он оскалился.
— Пей. Или пей, или сожру. Не подавлюсь, что мне время попросту тратить на тебя.
Белоснежные клыки оказались совсем рядом у ее щеки и Варвара поспешно сглотнула. Рука тут же соскользнула с лица, и она зашлась судорожным кашлем, хватая воздух. Попыталась свернуться в клубок.
— Кто это тебе позволил? — В его голосе звучит изумление в примесь к насмешке. Когти царапают ребра, рывком возвращая ее на спину. Болотный Хозяин бросает на нее беглый взгляд перед тем, как снова потянуться к погнутой железной кружке. — Еще выпить нужно. Видно, с первого раза не распробовала. Заплевала мне тут все, дворянка…
Знает кто она?
Растерянная, она позволила небрежно приподнять свою голову, приставить чашку к губам. Дегтярно-черная жидкость внутри переливалась масляными бликами, со дна, когда существо наклонило кружку, вынырнула тонкая птичья лапка с длинными когтями… Варвара не успела отказаться, не успела и слова вымолвить, когда зелье хлынуло в рот. Сжало в брезгливом спазме желудок и перекрыло дыхание.
— Глотай-глотай, ты свое тело-то видела? Переломанная, разодранная, будто с погоста выбравшаяся, не отпетая. Жить хочешь — еще не такое проглотишь.
И она послушалась. Приподнялась на локтях, облегчая ему задачу, прихватила кружку здоровой свободной рукой, плотно жмурясь во время широких глотков. Пока со дна, лишенного жидкости, не соскочила тушка птенчика, не ударила в губы, заставляя дернуться обратно, отвернуть голову.
Чужая рука скользнула по волосам утешительным движением. Скрипнула лавка, когда нежить поднялась, лениво потягиваясь.