Брусничное солнце
Шрифт:
«Тебе не подойти, не подойти, не подойти…»
— Это ее последняя битва. Не выдержит… — Собственный голос хриплый, надломленный, как детская сказка могла обернуться для нее такой болью? Неужели Яков настолько жесток, чтобы ему подобное бессердечие нравилось?
— Порою вера и любовь творят чудеса, гляди.
Подломились ножки, девочка упала на колени и плашмя вперед, заверещали обступившие вертеп дети, истошно зарыдал стоящий неподалеку мальчик с пронзительно-голубыми глазами и светлой копной волос. Варвару это
Хотелось вырвать из рук актеров игрушки, закричать, что подобное недопустимо, они ведь детей ломают, с хрустом обрывают крылья надежды и веры… Господи, в мире без этого столько жестокости… Умирающая малышка перевернулась на спину, голос актера все еще шептал заветное «не подойти», когда чудовище нависло сверху, раскрылась бездонная пасть. И малышка резким движением выбросила руку с оружием вперед, целя в его грудь.
Монстр пал быстро, его тело накрыли очередным алым платком, а Глинка неожиданно для себя шумно выдохнула, вытирая нервным движением скатившуюся по щеке слезу. Руки Якова обняли сзади, острый подбородок лег на макушку.
— Не плачь, Брусничное солнце. Гляди. Будь ты в десятки раз слабее, в сотни раз мельче — ты одержишь верх, если пламя внутри тебя горит живо и ярко. Если тебе есть, что защищать.
Заликовали, захохотали дети вокруг, когда мать со свертком в руках ринулась к раненной дочери, а та тяжело поднялась на колени, уткнулась в родное плечо лицом.
Облегчение было таким сильным, таким сбивающим с ног, что Варвара разрыдалась. Громко и отчаянно, как плачут дети, услышав желанные слова утешения от взрослых. Развернулась в объятиях, утыкаясь холодным носом Якову в шею. А он продолжал гладить по спине и приговаривать:
— Полно, все-все, это вдохновить тебя должно было, чего ревешь? Хорошо же все… Сниспослал Господь на мою голову, вот так порадовал… Варя-я-я, хорошо все с девочкой, эта сказка для ребятни, погляди, ты распустилась хлеще малышни. Ну хватит тебе… Умоляю… Хватит.
Растерявшийся, он проводил пальцами по голове, скользил по позвонкам и лопаткам, прижимая второй рукой так крепко, что вот-вот должны затрещать кости.
А потом вел к снятой комнате, прижимая к горячему боку, позволяя уткнуться распухшим покрасневшим носом в мягкую ткань шинели. Отмахиваясь от засуетившейся хозяйки, встретившей их у порога.
— На ночь останемся, все оплачу.
Усаживая Варвару на кровать, он неловко отстранился, провел с нажимом рукою по лицу и зашагал к остывшему камину, пламя тут же вспыхнуло.
— Не думал, что детская забава так обернется. Пришла в себя?
Варвара неловко усмехнулась, прочистила горло.
Сумерки съели очертания улицы за окном, их комната, окруженная танцующим пламенем свечей, пропахшая вишневыми поленьями, трещащими в камине, казалась самым безопасным местом на свете, самым уютным.
— Прости мне это сомнительное веселье, самой не понять, почему
Глядя на его расслабленную спину, Варвара удобнее устроилась, сгорбилась, подпирая кулаками щеки и наблюдала, как неспешно скидывает шинель на кособокий стул Яков. Он все еще настороженно косил внимательным взглядом в ее сторону, наклоняясь за порцией подготовленных хозяйкой для новых жильцов поленьев.
— Еще хорошо держишься, уверяю. Будь я девицей на твоем месте, я бы топал ногами и громко голосил еще после встречи с утопцем. Возможно, попытался бы утопиться в болотце.
— Ты не такой. — Собственный смех согрел душу, Варя готова была поклясться, что увидела, как дрогнули уголки губ глянувшего на нее колдуна.
— Ну что ты, слово тебе даю. Ну или потерял бы остатки разума, стал бы сразу величайшей колдуньей. Осмелюсь бросить в укор твоим навыкам: тебе еще до посредственной долго хромать.
То, как играючи он укусил ее самолюбие, заставило встрепенуться, схватить потрескавшимися на холоде губами глоток горячего воздуха.
— Но вчера ведь вышло без заклинаний перекинуться, не так все плохо! — В голос Варвары скользнуло неприкрытое возмущение, перемешанное с наивной, детской обидой.
Губы нахального колдуна растянулись в улыбке, Яков поспешно отвернулся, наклоняясь к пожираемым огнем поленьям в камине.
— Сама решила и перекинулась, все продумала? То-то мастерица, истинная ведьма. Попытайся ты намеренно шепоток в спину бросить — язык заплетется в узел.
Его лопатки тут же облизало горячим пламенем, пустило вниз по позвоночнику жар. Глаза колдуна изумленно расширились, пока он сплетал колдовство в плотный ком, резко отбрасывая обратно в сторону барыни. В глотку алчно вцепилось предвкушение, сжало ребра.
— Ты сейчас в меня любовным шепотом бросила? Прямиком в спину, Варвара? — Вкрадчиво, почти шепотом. Но она услышала.
Неспешно обернувшись, Яков прислонился к кирпичной кладке камина боком, скрестил руки. Улыбка стала шире — нахальная, ликующая, она заставила обнажить зубы.
Раскрасневшаяся, шумно дышащая барыня глядела на него широко распахнутыми глазами, судорожно сжимая пальцами старое блеклое покрывало.
— Сними… — В ее шепоте он услышал все. И ужас от осознания, и возмущение, так привлекательно разукрасившее ее румянцем, и… вожделение.
Слишком опасная игра, не для него, старающегося держаться от Варвары на расстоянии. Но то, как неуловимо она переменилась под собственным проклятием, заставляло чертей в груди отплясывать бешеные танцы. Вылизывало глотку горячим языком удовольствия.
— Так сама сними, я тебе что про защиту говорил, где растеряла?
— Плут и мерзавец… — Зажимая ладонями щеки, барыня плотно зажмурилась, ее потуги сбросить чары били черными языками волшбы и… отскакивали от плотного марева сплетенного кокона.