Брусничное солнце
Шрифт:
Он проиграл битву с собственной совестью. К дьяволу все. Колдун снова впился в ее приоткрытые губы поцелуем.
Увлеченные, они услышали шум лишь тогда, когда до поляны с пнем говорящим остался с десяток шагов.
— А я говорю тебе, дрались коршун со скопой да так, что перья в разные стороны разлетались! Будет дичь у нас за столом, моя знаешь как птицу в печи запекает, вся деревня на застолья бежит!
— Да ты, резиновый трябух[2], все в пасть свою тянешь, вот женка твоя и стоит от заката до рассвета у печи, грех не научиться хорошо выготавливать.
Варвара под ним
И в этот миг собственное решение показалось неправильным. Инородным, от него хотелось откреститься. До хруста сжимая челюсти, Яков сделал плавный шаг вперед, увеличивая расстояние.
На широкую поляну тут же вывалились два раскрасневшихся от вина и самогона крестьянина. Путаясь в ногах, они дошли почти до середины, прежде чем сфокусировали косящие взгляды масляных от выпитого глаз на них.
— О, а ты птицы да птицы, тут голубки только. Ясно, как день, что не будут коршун со скопой драться — он на полях охоту ведет, а скопа у озер, что им делить-то? Ой и балабол ты, Иванушка. Балабол. — Грубо вытерев распухший нос рукавом, мужик похлопал расстроенного товарища по плечу и поковылял обратно — допивать то, что не успели выпить родственники и товарищи.
Теперь тишина поляны казалась неловкой, гнетущей. Руку Варвары, которой несколько мгновений назад она ласкала Якова, жгло, кончики пальцев покалывало.
Скосившийся на нее колдун лукаво улыбнулся, только глаза его были серьезны, пусты. Тревога сжала грудь.
— Понимаю, полет пьянит… Ты только, Варвара, как из-под крыла моего вылетишь, с другими так не летай, попадешь на слабосердечного и в могилу сведешь.
Стыдливая краска поползла выше, заставила привычно заалеть уши и Варвара осуждающе прищурилась. Что ж за человек такой, только в радость других в краску вводить. Ни такта, ни знакомого студентам этикета. Образованный ведь человек, такому ремеслу учился…
Обида хлестнула по лицу, сперла дыхание. А на что юная барыня рассчитывала? Он и так чурается ее, как может. Что переменилось бы, завладей Яков ею на поляне? Чувства взращиваются из семян нежности и заботы, а не из животной секундной страсти. Головой понимала, да только не раскаивалась. Раздраженно дернула плечом, оставляя смешок колдуна без ответа и молча пошла следом, до рези вглядываясь в напряженную спину впереди.
Она видела его желание, чувствовала. Тогда почему Яков попытался ее остановить? Глинка не понимала его: обжигающего холодом и сурового, вытрясающего из нее душу на занятиях, а затем плавящего касаниями, развратно-открытыми словами и горящими взглядами. Где на самом деле он настоящий?
До телеги с крестьянином, достаточно трезвым, чтобы их подвезти, а затем и до Нижнего Новгорода они добирались в молчании. Нижегородская губерния совсем не отличалась от Костромской —
Завести разговор она решилась первой:
— Как ты узнал, куда переехала ее семья? Колдовство может даже незнакомца найти?
— Может, но тут все было куда проще: у ее соседки подслушал, Марья новый адрес ей оставила, чтоб не теряться ежели что.
Варвара кивнула, беседа с хмурым Яковом вновь увязла.
У черты города они решили разделиться — скрипящая телега остановилась около единственного складно построенного здания на окраине — ломбарда. Яков протянул ей сумку с серьгами и кольцами.
— Я дальше по улице проеду, сворачивай на Тульскую и ищи восьмой дом, в нем Марья с сыном комнатку арендуют. Думаю, управлюсь раньше тебя и встретимся где-нибудь посреди.
— Может вместе сходим? — Волнение юрким чудовищем сноровисто поднималось к глотке, царапало, раздирало кожу. Вот-вот всколыхнется волной чистой паники. В незнакомом месте, вечереет, а она останется совсем одна. Колдун ее опасений не разделил, снисходительно прищурился, чуя страх.
— Ты на болотах сколько времени провела? Неужто за себя не постоишь перед пьянчугой какой? Сегодня трезво стоящих даже в церквях не увидать, уж если что, то никто за тобой не угонится. — Сделав было резкий шаг вперед, он замер, спрятал все мысли за привычной кривой усмешкой, крепче сжал кулаки. — Все у тебя получится. На ночевку комнаты снимем, утром одежками закупимся и обратно, в родную глушь. Топай, Брусничное солнце, ты же ведьма. Не трусь. И за письмо не переживай, представлюсь твоим давешним другом, мол в бегах заглядывала, слово взяла, что разыщу семью любимой служки. Винит она тебя безмерно, любая мать бы винила, не суйся ты лучше туда, ран не береди.
Варвара заставила себя кивнуть. А затем, стоя на пороге, провожала взглядом размеренно топающую молодую кобылку, тянущую за собой телегу.
Чего же ей трусить, разве не прав Яков?
Кивнув собственным мыслям, она толкнула тяжелую дверь ломбарда.
Выручить за украшения удалось немало — заискивающе заглядывающий в глаза старичок радостно жевал пухлые губы, рассматривая значки пробы. Представься барской слугой и дороги везде будут широкие, проторенные — каждый мечтал попасть в милость, запомниться господам из высшего сословия. А она так удачно припомнила широко известную фамилию Брусилова.
Выходила Глинка за двери в благодушном приподнятом настроении — на болотах еще целая шкатулка украшений, а вырученного с лихвой хватит на комнаты, ужин и теплые одежды.
Вглядываясь в табличку с названием улицы, прибитую к углу дома, Варя быстро перешла дорогу на нужную сторону, когда предплечье сжала чужая рука.
Сердце радостно встрепенулось — неужели так скоро с делами мог справиться Яков? И тут же упало к ногам доходящей кровавой мышцей. На нее смотрели зеленые глаза лучшего друга Брусилова — Дмитрия Жербина.