Брусничное солнце
Шрифт:
Каким же разным он мог быть… Злым и колючим, когда у нее не выходило то, что он считал простейшим колдовством, насмешливым и игривым, когда хотел сбить ее с толку и засмущать. И… открытым. До болезненной рези в глазах беспомощным, замученным жизнью и потерянным, обнажающим перед ней свое естество. Каково же было разглядеть еще одну его сторону — невинную? Чуть отодвинувшись, чтобы удобнее его рассмотреть, Варвара с удивлением отметила, что черты Якова не такие острые, когда он расслаблен, что над левым уголком верхней губы есть небольшой аккуратный шрамик, кем же он оставлен? Пальцы сами потянулись к нему, обожглись о мирное дыхание.
Так себя чувствует крольчонок, зажатый большим серым волком в углу ловушки.
Собственный голос оказался хриплым и тихим спросонья:
— Непотребство какое…
— То, как ты за мной наблюдаешь? С каждым днем мне все страшнее засыпать с тобою рядом. Ты смотришь на меня, как ребенок на ярморочный леденец. — Не растерялся, разжал зубы, отвечая низко, тягуче. От одного его голоса сердце в груди глупо зашлось, и барыня едва сдержала порыв прижать руки к груди, ныряя с головой под одеяло.
Бес, искуситель проклятый, из-за него она окажется в самом пекле огненной гиены.
— Ты вчера сказал, что постелешь у кровати.
Воспоминания тут же вернули ее ко вчерашнему дню — к сбитому дыханию Якова и собственному пересохшему горлу. Там, у бадьи, они ведь почти… Если бы не вошла хозяйка, как знать, чем для них это обернулось бы?
Ели на ночь молча, быстро. После чего Яков огорошил ее громким заявлением, сдернул подушку с кровати и метнулся в сторону кособокого изъеденного молью кресла. Пока она готовилась ко сну, пока проходилась гребнем по уже расчесанным волосам, он не сводил с нее потемневшего взгляда. Она знала. Видела. До рези в глазах вглядывалась в нечеткое отражение в окне, с удовольствием перекидывала волосы на грудь, пробегаясь по ним пальцами, пока колдун скакал задумчивым взглядом по ее шейным позвонкам, спускался к лопаткам. И где же она растеряла остатки стыда, наслаждаясь его пристальным вниманием?
Утреннее солнце вернуло робость, заперло шальные мысли в угол разума. До момента, пока Яков не потерся носом о ее шею, шумно вздыхая.
— Здесь водятся мыши, всю ночь по голове плясали, не люблю такое веселье, пришлось тебя подвинуть.
— Ты боишься мышей?
— Нет, но как повод для бегства в твои объятия, они хороши.
И впервые она осмелилась. Не позволила перевести все в привычную для колдуна смущающую шутку, не сбежала, глупо барахтаясь в одеяле на ходу. Дрожащие теплые пальцы коснулись его виска, скользнули вниз по щеке и вновь к улыбающимся губам. Его зрачки резко расширились, а глаза прищурились. Господи, настоящий хищник, она пропала…
— Не играйся со мной, Яков. Не очаровывай…
Глинка ждала чего угодно: новой шутки, увиливания или дерзкой нападки, но колдун неожиданно посерьезнел. Пропала улыбка, померк свет в глазах. Разве она его обидела? Брови задумчиво сошлись к переносице, вновь заострились черты лица, когда он хмуро кивнул, отодвигаясь от нее и садясь.
— Ты права, Брусничное солнце, не буду.
И сожаление тут же вцепилось в грудную клетку, заставило прикусить кончик языка.
Что же не так я делаю?
Собрались в модный дом они спустя пару
— Настоятельно советую приглядеться к фиалковому, оно изумительно оттеняет цвет ваших глаз. — Нежный голос Якова заставил Варвару искать его взгляд в отражении зеркала. Она не носила ярких цветов, не смотрела, что популярно в новом сезоне и почти всегда предпочитала темное, но обратись колдун вновь к ней так мягко, так завораживающе проникновенно и восхищенно, Глинка бы и в тряпье без раздумий впрыгнула.
— Я возьму его и вон ту шубку, да, ту самую, мне ни к чему изыски.
Радостные возгласы понеслись к высокому потолку, когда разволновавшаяся Варвара, пряча румянец, одевала невысокие теплые перчатки, меняясь местами с вышедшим на примерку Яковом. Тот был хорош, во что не ряди, но остановился он на простой рубашке и штанах с широким ремнем из кожи, прихватив для волос фиолетовую ленту. Даже в самом простом костюме и неприметной шинели он казался красивым. А низкий хвост черных волос, перевязанных лентой в цвет ее платья, из язвительной болотной нечисти превратил его в настоящего джентльмена. Глинка едва заметно похлопала в ладоши, отвечая на его выжидающий взгляд и переплела пальцы в замок у губ, пряча улыбку.
Прихватив платье для Авдотьи и пару мужских костюмов размерами куда поменьше, чем подходят колдуну (Варвара догадывалась, что ходить в них ей и нечистой придется куда чаще, чем в платьях — болотный хозяин в уроках своих был жесток, кто знает, может мучения продолжатся и под кусающими первыми морозами) они вышли из салона. Мягко прикрылась за спиной дверь и почти хором зазвучали приглушенные ею возмущенные голоса. Барыня широко улыбнулась:
— Осуждают твое дурновкусие, доктор. Отказаться от последнего писка, рубашки с жабо у них действительно хороши…
— То-то они к месту будут, нечисть вовсю повеселю. У крестьян нательный крест — единственное украшение. Рюши и оборки им ни к чему, глупо думать о праздной жизни.
Его слова отрезвили, укололи. Там, в лавке, он обращался учтиво и подобающе молодому дворянину. Разве могла она забыть, что в нем это не настоящее? Да, манерам колдуна обучили в Московской академии, его язык был острым, а разум гибким, но он крестьянин. Не просто крестьянин — крепостной. Сбежавший крепостной ее семьи, в обучение которого почивший отец вложил немалое состояние. Равнодушный голос Якова сдернул ее с небес на землю так резво, что заломило кости. Варвара рассеянно кивнула, вглядываясь в профиль шагающего рядом колдуна.
— Ты прав, прошу меня простить.
Заметив, что Варвара поникла и задумалась, колдун шутливо толкнул ее плечом, не рассчитав силу. Возмущенно выдохнув, Глинка пошатнулась у ступеней узкого неказистого домика с увядшим померанцевым деревом, неожиданно переселившемся из теплого дома в совершенно непривычный холод улицы. Видно, решившаяся разукрасить домик необычным растением женщина переоценила свои силы или утратила интерес.
Крепкая рука тут же подхватила за талию, не позволяя улечься на ступеньках. Пропал холод в глазах Якова, теперь там плясали черти.