Брусника созревает к осени
Шрифт:
В детстве Славка просто без всякой цели гонял с гор на коротеньких лыжах. В овраге, который назывался пренебрежительно Засора, он по примеру ребят постарше прыгал на нырке, сделанном из снега. Это такой маленький бугорок-трамплинчик. На нырке редко кто мог устоять. Вот и Славку так бросало, что, упав, не знал, где руки, где ноги, где голова. Но он вновь и вновь лез в гору, чтоб опять оказаться в сугробе. Из Засоры возвращался Славка весь в ледяной коросте, которая покрывала и шапку, и затрапезное пальтишко с короткими рукавами, и штаны, и валенки. Сил не было сбить этот панцирь, пока не выходила
– Чучело-чемучело, ты нарочно что ли в снегу валялся? – ужасалась она, развешивая одежду возле печки. Славка, хлюпая носом, уписывал жареную на сале картошку и хвалился, что сегодня он два раза устоял, когда прыгал с трамплина.
Настал такой день, когда пришёл домой Славка сухой, даже не завозившись в снегу. Нырок был покорён. И теперь на него с почтением смотрели не только самая мелкая малышня, но и ребята постарше, у которых не хватало решимости прыгнуть с трамплина.
В это время появился у Славки кумир – девятиклассник Олег Трушков, который пробегал пятикилометровую дистанцию за девятнадцать минут и поставил юношеский рекорд Медуницкого района. Олег был красивый, ловкий, смелый, ходил в спортивном костюме на «молниях». Мог с шиком проехаться по перилам лестницы со второго этажа. Когда в коридоре прыгали парни, оставляя ботинком след на стене, то Трушков свою отметину от подошвы оставил выше всех.
В это время и появилась у Славки мечта стать спортсменом, как Олег Трушков, завести настоящие беговые лыжи с жёсткими крепленьями «Ротофелло». Долго копил Славка деньги, экономил мелочь, что давала мать на буфет.
И вот когда Олег Трушков, закончив школу, уехал в спортивный институт имени Лесгафта, Славке удалось купить лыжи. Он почувствовал себя счастливейшим человеком. Даже в коротенькие декабрьские дни находил время выскочить на лыжню и пробежать трёхкилометровку, в воскресенье же с утра отправлялся сначала на «пятёрку », а потом на «десятку». Нравилось, как лыжи режут снежный коленкор, какая оглушительная тишина наступает, когда он останавливается, какое чистое небо и как золотит солнце еловые шишки, висящие кистями на ветках. Не добрались пока до них белки.
Ему было приятно идти энергичным попеременным накатом, упруго отталкиваясь палками, легко опережая двигающихся прогулочным шагом, молодящихся дам и их мужей, девиц с кавалерами, выбравших лыжню для закрепления знакомства. Славка ими пренебрегал. Ему не терпелось вырваться на снежный простор. Сначала скучное мелколесье – ивняк, ольшаник, другая дребедень, потом березняк. Но вот лыжня вбегает в сосновый реликтовый бор. И Славка – мчится вперёд. Он испытывал в эти минуты ощущение полёта. Мелькали литые стволы сосен, расфранченные, увитые снегом ёлки. Он чувствовал уверенность, упругую силу, стремление лететь по лыжне ещё быстрее.
Однажды он засунул под куртку будильник, поскольку ручных часов у него не было, и не поверил, когда оказалось, что пятёрку пробежал за девятнадцать минут, а десятку за сорок четыре. Это время было лучше, чем у щеголеватого кумира Олега Трушкова. «Наверное, часы сбились от сотрясенья», – не поверил Славка.
Замечал: также азартно, как и он, каждое
Однажды воскресным утром встретил Славка её на лыжне. Главный агроном Люция Феликсовна Верхоянская была с главным инженером совхоза «Пестеревский» Николаем Ильичом Лисочкиным, который пристроил свою маленькую дочку в специальном заплечном устройстве. Они не спеша катились по лыжне, любуясь инеем, унизавшим кусты с неоклёванными ещё кроваво-красными кистями калины и рябины, ягодами шиповника, которые рдели в пушистой куржавине.
– Дядя – крикнула девочка, увидев Славку.
– Это не дядя, это юноша, – поправила Люция Феликсовна и, уступая Славке лыжню, крикнула вдогонку: – Я давно любуюсь вами. Вы очень красиво ходите. Вас как зовут?
– Да ну, так просто хожу, – останавливаясь, стушевался Славка. – Мосунов я.
– За сколько минут вы проходите пятёрку?
– Не знаю, не засекал, – почему-то не признался Славка.
– У меня есть секундомер. Хотите, засеку время?
– Не знаю, – смутился Славка.
– Надо знать, чтобы поставить цель и выполнить её. А ну марш,– и Люция Феликсовна энергично сделала отмашку узорной рукавичкой.
Куда было деваться? Славка пошёл. Он старался, да и февральское утро выдалось на редкость тихим, светлым. Лыжня накатистая, не льдистая, как бывает после потаек, когда солнце лудит её, а мягкая, слегка припудренная лёгкой вчерашней порошей. Прекрасный, ворсистый, искристый снежок.
И ещё хорошо – не было пока гуляющих пеших пенсионеров, которые тоже норовили идти по лыжне, медуницких начальников с их неуклюжими жёнами, не реагирующими на крик: «Дорожку!» Те, наверное, наслаждались завтраками перед моционом. И влюблённые не успели выйти на лыжню.
Когда Славка вспаренный, красный, с покрытыми инеем бровями и ресницами финишировал около Верхоянской, стоявшей с секундомером, Николай Ильич зааплодировал, а их дочка из-за отцовской спины крикнула:
– Молодец!
– Восемнадцать минут тридцать секунд. Чемпионское время! Вас надо в сборную района, – обрадовано сказала Люция Феликсовна.
Славка не привык к похвалам да и люди, вдруг заметившие его, были незнакомые, хоть и известные в здешних местах. Застеснялся.
– Сейчас будем пить кофе, непререкаемо объявила Люция Феликсовна, снимая рюкзак с термосами. В одном термосе был горячий кофе, в другом чебуреки. Тоже горячие. Второй термос был как бидон – с широкой горловиной.
– Вам, как будущему чемпиону, – протягивая Славке стакан кофе и горячий чебурек, сказала она.
– Не, я завтракал, – застеснялся Славка.
– Возражения не принимаются, – отрубила рукой Верхоянская, отметая Славкин отказ. – Вы вспотели, вам надо согреться. Столько энергии потеряли. Прекрасное время!
И Славка принял угощение.
У Люции Феликсовны было худощавое энергичное лицо. Прямые ресницы придавали взгляду жёсткую остроту, даже пронзительность. Если бы ресницы были длинные и загнутые, наверное, она была бы очень привлекательной. Но ресницы эти подчёркивали решительность и порывистость её характера.