Будь проклята страсть
Шрифт:
— Я... собственно...
— Шаблонные, заимствованные образы! Нет-нет, малыш. Если хочешь писать стихи, которые хотя бы можно будет читать, надо трудиться. Трудиться. Что скажешь, Буйе?
Тот кивнул, посверкивая глазами.
— Знаешь ты, что такое труд? — спросил Флобер. — А? Ладно, Буйе тебе объяснит. Или лучше я сам. Буйе десять дней переделывал четверостишие. Это и есть труд.
— А вот он, — сказал Буйе, — потратил десять часов на три фразы — и они ещё не завершены!
Мужчины дружески переглянулись.
— Терпение, — сказал Флобер. — Если собираешься писать, нужно терпение. Так, Буйе?
— Да, Гюстав.
— А теперь, — сказал Флобер, отодвинув кальян ногой, — чтобы развеять
И оба, опьянённые больше душевным весельем, чем кальвадосом, пустились в шутовской пляс. Флобера переполняла радость, его усы викинга дёргались вверх-вниз, а Буйе постоянно хватался за пенсне. В конце концов они повалились на диван, хохоча и обнимая друг друга.
Когда отдышались и выпили ещё кальвадоса, Флобер объявил, что ему пора. Буйе ответил:
— Мы пойдём с тобой. По пути заглянем на Сен-роменскую ярмарку [20] .
Эта ярмарка с ларьками, палатками и яркими огнями, тянущаяся вдоль всего бульвара от площади Бовуазен до Булингрена, каждой осенью влекла к себе весь Руан. Буйе, Флобер и Ги шли по ней сквозь завывание шарманок, удары в гонг, бренчание струн, выкрики торговцев сосисками, пирожников, продавцов каштанов, пьяных, скандальных женщин, заблудившихся детей, зазывал с раскрашенными лицами, приглашающих посмотреть акробатов, они видели пятиногую овцу, дрессированных блох, загадочных факиров и непобедимых боксёров.
20
Сен-роменская ярмарка — проходила каждый год в Руане. В одном из ярмарочных балаганов Флобер открыл для себя персонаж святого Антония. Фантастичность ярмарочного представления поразила воображение будущего писателя и вылилась в «Искушение святого Антония».
Терпя толчки и давку, они стояли, глазея на помосты, где усталые, стареющие женщины в грязных трико с блестками задирали ноги, стараясь казаться соблазнительными, и зазывали на «парижские наслаждения». Пялились на силачей, на лилипутов, казалось рождённых одной кошмарной матерью. Потом Буйе и Флобер начали своё неподражаемое лицедейство. Ги шёл позади них. Флобер, заломив шляпу и поджав губы, изображал потешную горожанку, а Буйе, тряся рядом животом, играл роль её недотёпы мужа. Люди оглядывались на двух крупных мужчин и юношу, протискивающихся сквозь толпу, и весело улыбались.
Посреди ярмарки Флобер затащил своих спутников в большую красивую палатку с надписью «Искушение святого Антония» [21] .
— Это старина Легран! — выкрикнул он, перекрывая завывание шарманки. — Пошли. Надо посмотреть — тема священная.
Для Флобера тема эта была поистине священной. Она наложила отпечаток на всю его жизнь. С юношеским пылом он написал «Искушение святого Антония» более двадцати лет назад, и Луи Буйе помог забраковать это сочинение. Он написал второй вариант с теми же страстью и трудолюбием, но понимал, что успеха не добился. И теперь, протискиваясь в палатку, думал о третьей попытке.
21
«Искушение святого Антония» — философская драма (1874), в которой автор использует в качестве основы житийную легенду. Перед святым Антонием Флобер проводит ряд искушающих его фантастических существ и персонифицированных абстрактных сущностей.
Они
Ги бросил взгляд на Флобера. Лицо писателя сияло восторгом.
Ги потом часто бывал в этом доме на улице Биорель, а однажды встретился с Буйе у Флобера. Поэт поощрял молодого человека писать стихи и по воскресеньям внимательно читал то, что он приносил. Мопассан хорошо узнал Буйе. Кое-что поведал о нём Флобер. Когда родители стали заставлять молодого человека заниматься медициной, Буйе взбунтовался, отрёкся от своей доли наследства в пользу двух сестёр, стал писать стихи, на которые почти никто не обращал внимания, и пьесы, которых не замечали вовсе. Он зарабатывал гроши, давая уроки латинского и французского.
Буйе в свою очередь рассказывал Ги о Флобере — в частности, о прискорбной истории первого варианта «Искушения святого Антония» в сороковых годах; Флобер словно каторжник трудился над пьесой три года и, наконец дописав её, пригласил Буйе и ещё одного друга, Максима дю Кана [22] , быть её судьями.
— Гюстав размахивал рукописью над головой и кричал: «Если вы не взвоете от восторга, значит, вас ничем не проймёшь!» Читал он её нам четыре дня. Ежедневно с полудня до четырёх часов и с восьми до полуночи. Мы слушали. Дочитав до конца, спросил: «Теперь скажите откровенно, что вы о ней думаете?» Я ответил: «Думаем, ты должен швырнуть её в огонь и никогда не заводить о ней разговора». Это было ужасно. Бедняга Гюстав! Да, терпение у него есть.
22
Максим дю Кан (1822—1894) — французский писатель, друг молодости Флобера.
Ги находил Буйе мягким, добрым человеком, который вооружился против мира двумя лицами: одним — весёлым, другим — величественным. Но о его душевных страданиях не знал никто. Буйе был из тех, кто с улыбкой встречает всё, даже терзание. И когда ему было особенно плохо, он становился ироничным.
Буйе говорил Ги:
— Сотня стихотворных строк может прославить человека, если — если, — тут он поднимал толстый палец, — в них содержится сущность его таланта и неповторимости. Не забывай этого. Сотня строк!
Он повторял вновь и вновь:
— Надо найти тему. Затем найти минуту, когда заставишь эту тему расцвести, и, наконец, найти в себе силы. А там, если окажешься удачлив, — на лице его появлялась добрая улыбка, — кто знает? Вдруг сотня строк приведёт к бессмертию?
— Осторожней, не сломай ногу, малыш!
Взрыв грубого смеха.
— Надел шерстяное бельё?
Опять смех. Двое молодых людей сами засмеялись от смущения, поглядев на женщин с мускулистыми руками, которые осыпали их обидными репликами с обеих сторон улицы. Ги пошатнулся, ступив на выщербленный камень, и угодил ногой в грязную лужу. Раздались насмешливые выкрики: