Будни феодала
Шрифт:
— Простите, уважаемый, да хранит Аллах вас и ваших родных, — я настолько расхрабрился, что сам подошел к одному из стражников. Самому молодому на вид, соответственно, чисто теоретически, более наглому и глупому. — Не снизойдете ли вы ответить нищему страннику на один вопрос?
— Проваливай, попрошайка… — брезгливо отодвинулся тот. — Я не подаю.
— О, высокочтимый и храбрейший воин, разве я посмел бы просить денег у того, кто зарабатывает их, защищая жизни других? Меня другое интересует…
— За воротами ступай сразу налево и иди вдоль стены. Как выйдешь к конюшням, там спросишь
Это да, разило от меня качественно. Мелисса сама постаралась. Видимо, в отместку, что я не взял ее с собой.
— Ваша мудрость не знает границ, о храбрейший из храбрых. Благодарю за подсказку. И вы вдвойне сделаете меня счастливым, если скажете, как давно в этом величественном городе казнили преступников?
— Тебе это зачем? — подозрительно прищурился стражник?
— Я обет дал… Пока дойду до Мекки, помолиться Аллаху, за каждую заблудшую душу. Но вы же понимаете, уважаемый, что молиться за казненных месяц или полгода тому бессмысленно. Молитвой можно помочь лишь тому, кого похоронили не далее чем седмицу тому. И я не могу идти дальше, пока не исполню обет.
— А-а-а… — протянул тот. — Тогда тебе не повезло, дервиш. Должны были казнить одного гяура, но Великий хан, в безграничной своей милости, передумал и пощадил уруса.
— Гяуры меня не интересуют. Их души сразу отправляются в Ад, и никакая молитва не спасет этих грешников. Я молюсь только за правоверных.
— Понимаю… и могу утешить. Очень скоро у тебе будет богатый выбор грешников. Нам ничего не говорят, но не зря Махмед-Гирей вместе со всей семьей покинул город. А на следующий день из Перекопа скрытно подошла вторая орта янычар и полсотни нукеров. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что готовится, верно?
Спасибо тебе, конечно, но это слишком огнеопасная тема, чтоб продолжать ее.
— Дела мирские меня не интересуют, доблестный воин. Пойду, в приют… Если в городе нет казненных, может, найду хотя бы того, кто покинул мир не по своей воле? Аллах милостив…
— С этим проще, — согласился стражник. — В нищих кварталах ни одна ночь без поножовщины не обходится. Да и на невольничьем рынке всякое случается.
Он еще что-то продолжал советовать, но я только поклонился пониже, заметив, что остальные стражники начали обращать на нас внимание, и поковылял дальше.
Итак, что я узнал? Первое — мой побег, как и побег Булата скрыли от народа. Второе — Сабудай-мурзу, вопреки тому что нам рассказали, не казнили. Нельзя сбрасывать со счетов вариант тайного умерщвления, но вряд ли Кара-мурза, передавая нам такое известие, умолчал бы о столь важном нюансе. И третье — почему не было сказано ни слова о приходе подкреплений? Орта янычар и полусотня нукеров не та мелочь, которую можно проигнорировать. Эти бойцы, даже без поддержки остального гарнизона, смогут смешать с грязью всю сборную солянку Саин-булат хана и даже не вспотеют. И это в чистом поле! А чем закончится штурм стен, обороняемый отборными воинами? С учетом того, что янычары, в отличие от татар, вооружены мушкетами и отлично умеют ими пользоваться. А теперь в Ак-Кермене не одна, а целых две орты.
М-да… Думай голова,
И второй вопрос? Надо ли мне, в свете всего услышанного, соваться в гости к Кара-мурзе?
Тут стоит хорошенько помозговать. Впрочем, для сбора и анализа информации нет времени. Да и пора суток не та. Днем бы я потолкался на рынке, послушал городские сплетни. Кстати, а почему «секретарь» молчит? Когда не спрашивал, перед каждым визитом всякую пургу нес, а как понадобилась информация — молчит, как рыба об лед.
«В городе поговаривают, что Великий хан Махмед-Гирей велел укорачивать слишком длинные языки прямо на месте», — тут же реабилитировал себя помощник.
«А, ну это меняет дело. Тогда тебе действительно стоит помолчать… — усмехнулся я мысленно. — Ну а мне, в таком разрезе, лучше один раз увидеть, чем сто услышать. Тем более, когда все в молчанку играют»
Дорогу к дому Кара-мурзы я помнил. Так что плутал недолго.
Ворота заперты. И на подворье тишина. Неправильная тишина. Ну да, назвавшись груздем…
Я поднял посох и трижды стукнул в створку.
— Кто? — привратник отозвался сразу. Чересчур поспешно для нормального слуги, охраняющего покой богатого дом. И голос этот не принадлежал Абдуле. — Чего надо?
Впрочем, это я уже переборщил. Кара-мурза, за мое спасение, обещал рабу волю. Да и я деньжат весьма щедро отсыпал. Так что все верно — Абдула теперь в своем доме ночевать должен.
— Вечер добрый. Позволено ли мне будет узреть многоуважаемого Кара-мурзу? Да продлит Аллах его годы.
Ворота слегка приоткрылись. Вроде бы с той стороны опасаются чужака.
— Ступай прочь, попрошайка. Мы после захода солнца не подаем. До седых волос дожил и не знаешь, что это плохая примета?
— Я не за подаянием, уважаемый страж ворот. Меня просили передать весточку друзья высокочтимого Кара-мурзы.
— Вот как?.. Это меняет дело. Заходи… Мой хозяин ждет вестей.
Створка приоткрылась шире. Этот слуга мог быть кем угодно, только не привратником. С такой образиной лучше всего на большую дорогу выходить. Взглянув на его рожу, всякий путник с радостью и без сожаления расстанется с имуществом. Еще и благодарить будет, что живым отпустили.
— Не хочу осквернять порог вашего дома, уважаемый. Я слишком долго был в пути. Завшивел, как шелудивый пес. Может, ты передашь на словах? А я зайду за ответом завтра утром, как умоюсь и постираю одежды?
— Заходи, заходи… Не заставляй себя упрашивать… Мы не брезгливые. И с коростой на теле доводилось видеть, и даже, совсем без кожи.
Голос раздался за спиной, и под лопатку мне уперлось что-то острое. Хорошо, под балахоном на мне крепкая безрукавка, иначе до крови проткнул бы.
— Я же…
— Там все расскажешь… — нажим усилился, и мне пришлось шагнуть во двор.
Слава Аллаху и прочим Буддам. Еще не вечер, а у меня уже, как минимум, две новости. И, как полагается — одна хорошая, а вторая не очень. Первая Кара-мурза не предатель. И это хорошо. Очень уж он мне понравился. Не хотелось разочаровываться. А вторая, — судя по тому, где организована засада, что-то пошло не так и мой новоиспеченный приятель в беде. Оставалось узнать масштабы бедствия и степень осведомленности врагов.