Будни самогонщика Гоши
Шрифт:
– Не забыл, что я покупаю?
– Да, ваша честь.
– Говори мне «Мюррей». Здесь не суд.
– Хорошо, Мюррей.
– Говорят, ты богат?
– Слухи.
– Может, так, – согласился он. – Может, нет. Некто дал Клаю пять либ серебра. Некто взял восемь у глея. Этот некто раздает серебро хрымам. Он явно богат.
Вот ищейка! Как только узнал?
– Хрымы глея купили быков. С продавцом рассчитались серебром. Тот впал в изумление: дины у селян? Те ответили: дал Гош.
Ни одно доброе дело не остается безнаказанным…
– Я нарушил закон?
– Нет,
– Где?
– Здесь. У покойного глея не осталось наследников. Сын убит, а других не было.
– Земли не отойдут в казну?
– Перед смертью глей заложил их Клецу, взяв ссуду. Пятнадцать либ серебра. Часть отдал наемникам, а куда дел остальные, бог весть… Король не станет платить. Клец хочет продать земли, но здесь нет покупателей.
– А в других округах?
– Богатые не стремятся сюда. Мы живем у границы. За лесами – кочевники. Иногда приходят с набегами. Жгут деревни, уводят в рабство селян. За пятнадцать либ можно купить земли в центре Мульда. Меньше, хуже, но свободные от набегов.
– Клец это понимал?
– Да.
– Почему дал серебро?
– Жаден. Долг глей бы вернул. У него жирные земли и богатые урожаи. Но глей мертв. Теперь Клец готов продать земли, исключив из долга лихву [8] . Тебе выгодно.
8
Лихва – древнее название процента по ссуде.
Скорее Клецу. Не получит прибыль, зато вернет сумму долга. Банкир хренов. И меня хотел развести.
– Купишь?
– Нет.
– Почему?
– У меня есть земля.
– Много?
Двадцать соток.
– Мне хватает.
– Не спеши говорить «нет», Гош! Из того, что я узнал о тебе, получается: ты изгой. Потерял место в войске, продаешь нир. Привезя к себе серебро, станешь брентом?
Это вряд ли. Нет, деньги будут. Взятое мной серебро – пятьдесят килограммов золота. Но его нужно обменять. Килограмм золота – больше двух миллионов рублей, если считать грубо. Крупная сумма! Только сбыть золото тяжело. Привлечешь внимание криминала или полиции. Продавать нужно понемногу. Я куплю себе внедорожник, жить стану в Брянске или поближе к отцу. Но крутить гайки придется, чтоб вопросов не задавали – откуда дровишки. Мне не в лом, но если целую жизнь… Поступить в университет? Мать будет довольна. Ей не нравится, что сын слесарь. На бюджет я не пройду – не с моим аттестатом. Значит, платное отделение. Отдам деньги за какой-то диплом. И что дальше? Сидеть в офисе? Не смогу. Привык к вольной жизни…
– Я подумаю.
– Думай! – согласился Мюррей. – Жду тебя с ниром. Тогда скажешь.
– Договорились.
Утром следующего дня я прощался с семьей Дюльки. Буренку оставлял им. У Мюррея был запасной кхар, и он дал его для поездки. А куда мне с коровой? Тащить в свой мир? Буренка демонстрировала обиду. Отворачивалась от меня и лизала девочек. Вот и пусть. Сюда я вряд ли
На прощание мы обнялись, Нира пустила слезу.
– Я буду молиться за тебя, господин! Ты был добр к нам. Привез плуг, семена. Дал овцематку…
– Картошку не забудьте окучить, – сказал я. – Иначе не даст урожай.
На том и расстались. У замка я сел в седло кхара, помахал ручкой провожающим, и тронул «лося». Ехали быстро. Верховой кхар, в отличие от упряжного быка, идет ходко. У него плавная рысь. Расстояние до города пройдет за полдня. На повозках нужно тащиться с ночевкой. Мы не ночевали. Остановились для перекуса и санитарных потребностей, и более не слезали. Перед рощей я натянул поводья.
– Благодарю, ваша честь! – я поклонился судье. – Далее пешком.
– Не боишься Веруна? – удивился Мюррей. – Это его роща.
– В моих землях боги другие.
– Но чужих следует уважать, – покачал головой судья.
Я улыбнулся в ответ. Идиот! Нет бы, слушать людей…
– Жду! – напомнил Мюррей, и они скрылись. Я поднял рюкзак и вошел в рощу. Обходя деревья, вышел к холму. О, твою ж!.. Кусты у подножия расцвели. Желтые соцветия усыпали ветки, превратив заросли в золотистое облако. Оно колыхалось у холма, издавая сладкий аромат.
– Надо же! – удивился я и пошел к холму. Одолев просеку, оторопел. Прохода не было! На привычном месте виднелся склон, поросший редкой травой. Я закрыл и открыл глаза, потрогал рукою землю. Та была твердой и холодной. Начал ощупывать склон. Дважды прошел просекой от начала к концу и обратно. Нет…
– Что-то потерял, молодец?
Я оглянулся. На просеке стоял дед, вернее дедок. Рост – метр с кепкой, седая борода и такие же волосы. Правда, кепки не было. Лысое темя блестело в лучах солнца. Выглядел дед моложаво. Румяные щеки, голубые глаза. Одет в домотканые штаны и рубаху, подвязанную пояском. На ногах что-то вроде лаптей. Колоритная фигура. В другом месте и в другое время я бы полюбовался. Но сейчас было не до того.
– Потерял, – сказал я. – Проход.
– Так это ты ходишь по моей роще? – поднял бровь дедок. – Ты рубил кусты и топтал траву?
– Я.
Дедок поднял руку. От его ладони отделилось облачко. Оно походило на фигуру человека – округлую и воздушную, как в рекламе «Мишлен». Облачко подплыло и протянуло к моей голове щупальце.
– Отстань! – я отмахнулся рукой.
Призрак пискнул и метнулся обратно. Дед вобрал его в руку.
– Зачем обидел слугу?
– А что лезет?
– Я послал, – сурово сказал дед. – Это моя роща.
– Ты Верун? – догадался я.
– Меня так зовут. А ты кто?
– Гоша.
– Что ты делаешь в моей роще?
– Хожу ею к людям. По-другому нельзя. Здесь проход в мой мир. Я нашел его случайно. Получил дом в наследство и обнаружил.
– Значит, старый Ив умер, – огорчился дедок. – Кто ты ему?
– Внук.
– Он говорил обо мне?
Я покрутил головой.
– На него похоже, – согласился дедок. – Скрытный был человек, но меня уважал. Приносил угощение, радовал беседой.
– Позволь и мне угостить!
– А что есть? – заинтересовался Верун.