Будущее
Шрифт:
Я разглядываю завалившийся на бок маленький велосипед, убеждаюсь в который раз, что обувь на веранде может быть только детской; пытаюсь понять, откуда у женщины в белом такой пиетет перед медведем с серебряными глазами – может быть, потому что он – полномочный посол в этом кресле кого-то другого, живого, любимого? И понимаю, что из кино вырезали что-то важное. Конечно, я догадываюсь, что.
ОТРЫВОК 8 – Вызов в Башню «Гиперборея»
Коммуникатор пищит еле слышно, но я подскакиваю до потолка.
Вызов!
Неважно,
И если не пить на ночь.
Из головы, кажется, вытянули все серое вещество, а взамен накачали туда густой морской воды и запустили рыбок. Теперь моя задача – не расплескать этот долбаный аквариум.
Не знаю, сколько я проспал, но печени этого времени явно не хватило, чтобы справиться с жалкой половиной бутылки. Текила в моих венах незначительно разбавлена кровью. Во рту кислятина. Череп и вправду словно стеклянный, и все внешние звуки царапают его, как гвозди. Рыбкам в моей голове как-то не очень, они просятся на свободу.
Чтобы протрезветь, кусаю себя за руку.
Тех, кто опаздывает, вышвыривают из ордена. А мы все, хоть и ворчим, конечно, но за свои места держимся. Не из-за денег: рядовых штурмовиков этим особо не балуют. Но попробуй назови другую службу, которая могла вот так же стать бы смыслом жизни. А в бесконечной жизни смысл – особый дефицит. На земле, пихаясь локтями, колупается в вечности целый триллион человек, и большинство из них не может похвастаться тем, что делает хоть что-нибудь полезное: все полезное, считай, уже было сделано триста лет назад. Но вот то, чем занимаемся мы, будет востребовано всегда. Нет, таким не разбрасываются.
На коммуникаторе высвечиваются координаты локации, в которой мы должны оказаться через час. Башня «Гиперборея». Никогда не слышал. Что за странное место? И находится у черта на рогах. Успеть бы ко времени…
Вытаскиваю из шкафа мешок с комплектом формы, перекладываю туда маску и шокер – и все, я готов. Натяну на себя черное ближе к делу, незачем преждевременно нервировать обывателей.
Из мешка несет розами: в моей прачечной они почему-то ароматизируют одежду этой дрянью. Не всем, причем, а только «любимым клиентам». Я, ясное дело, любимый: мне приходится стираться у них ежедневно. Сводить с формы чужую кровь, мочу, пот, блевотину. Сколько раз я просил у них обходиться без этой розовой отдушки, но, видимо, их система просто не предусматривает возможности отказаться от такого подарка судьбы. Поэтому на службу я являюсь всегда, благоухая как педик. Хорошо, Даниэль стирается в такой же прачечной, так что аромат у него соответствующий, а насчет Даниэля никто из наших шутить не станет.
Вливаюсь в тысячеголовое человеческое стадо, которое медленно течет к транспортному хабу. Люди вползают в горлышко главного входа, набиваются в распределитель и толкутся
Какой у меня гейт? Какая это туба? Какое направление?
Нужен звонок другу.
– Даниэль! – говорю я коммуникатору.
Молчание. Раз, два, три…
– Какого?! – сипит перекошенная рожа на экране. – Четыре ночи!
– Ты проспал?! – сиплю я в ответ. – Посмотри на комм! Вызов!
– Какой еще, к едреной матери, вызов?!
– Башня «Гиперборея»! Срочно!
– Погоди… – он сосредоточенно сопит, отматывая полученные сообщения. – Это во сколько тебе пришло?
– Пятнадцать минут назад!
– У меня ничего нет.
– То есть?..
– Меня никуда не вызывали.
– Ты шутишь?
– Я тебе говорю: у меня ничего.
– Ладно. Я… Я узнаю у Эла. Извини, что поднял…
Прежде чем рассоединиться, мы еще несколько минут молчим. Даниэль подозрительно смотрит на меня с запястья. Сна ни в одном глазу. Я тоже просыпаюсь.
Мы – звено. Одна семья. Единый организм. Он – кулак, Эл – мозг, я – глотка… Остальные – руки, ноги, сердце, желудок, все такое. Всегда вместе. На всех рейдах, на всех операциях. Состав звеньев не меняется, разве что если кого-то укатают в госпиталь или спишут на свалку.
Но Даниэль в порядке. Он в порядке! С какой стати его отстранять? Может, он в прошлом рейде наделал дел? Откуда мне знать, что у них там случилось, пока я обрабатывал молодых мамаш?
И все равно – это как ампутация. Даниэль – наш, а мы – его. Не нужно нам никаких чужаков в звене. Не хочу я, чтобы вместо кулака нам чей-нибудь хер приштопали!
– Эл! – требую я у коммуникатора.
Звеньевой тоже отвечает не сразу.
– Что еще у тебя стряслось? – голос недовольный, ржавый со сна.
– У меня-то все прекрасно, за исключением того, что я понятия не имею, где эта ваша долбаная «Гиперборея». Где встречаемся? И что с Даниэлем?
– Что с Даниэлем? – тупо повторяет Эл.
– Это я тебя спрашиваю! Почему его сняли с рейда? Что-то серьезное?
– Понятия не имею… Вечером только разговаривал. Погоди… С какого рейда?
– В «Гиперборею»! Ты где вообще? – я пытаюсь разглядеть, что там у Эла на фоне.
– Ты нажрался опять?! – вдруг орет он.
– Что?
– Опять, говорю, нажрался?! Какая еще «Гиперборея»?! Какой, в задницу, рейд?! Что ты лыбишься? Ложись, спи!
Он отрубается.
Я останавливаюсь – но толпа продолжает нести меня вперед, в горловину главного входа. Окей, покорно волокусь дальше вместе с рекой человеческого фарша – у меня нет сейчас сил сопротивляться. Я слишком занят тем, что пытаюсь понять, действительно ли я могу заснуть обратно в тот мир, где меня никуда не вызывали. Не думаю: мое чудесное подсознание, если не пичкать его снотворным под завязку, каждую ночь упрямо норовит упечь меня обратно в интернат. Хорошо еще, что сегодня меня досрочно освободил оттуда вызов на рейд. Ведь был вызов, так?