Бухта надежды. Свой выбор
Шрифт:
– Вот то и значит. Вот не зря этот тип мне сразу мутным показался, вот не люблю таких скользких… Такому другого подставить – как два пальца об асфальт, не то, что бабу свою продать.
– Погоди-погоди, а откуда дровишки? Откуда эта информация? Вдруг все, что там написано – и не правда вовсе? Надо ведь сперва разобраться, прежде чем шашкой махать. Как думаешь?
– Верно ты все, Пал Степаныч, говоришь, но чует мое сердце, что правда это. Вот просто чуечка у меня. Так что, проводим небольшой допрос с пристрастием, а там и поймем, правду нам передали или нет.
– Ну, в принципе,
– Точно. Там вроде Шамиль очень лестно отзывался о «помощнике мэра»? – Доронин нажал на рации кнопку вызова. – Шамиль – Доронину, на связь выйди.
23.00. г. Джанкой, Крым.
Федор Стрельченко
Федору на новом месте спалось плохо: заснуть все никак не получалось. Он то и дело ворочался с боку на бок, рискуя разбудить жену, то ему было холодно и он укутывался в одеяло по самый нос, то, наоборот, жарко и приходилось раскрываться. В конце концов, он встал со старенького скрипучего дивана и решил пройтись, покурить, но, заметив огонек свечки на кухне, направился туда узнать, кому еще не спится.
На кухне полуночничал Степан, все так же пребывая в печальных раздумьях.
– Не спишь? – пододвинул к себе табуретку и, усевшись на нее, поинтересовался Федор.
– Ты, я смотрю, тоже, – равнодушно пожал плечами Степа и перевел взгляд на печку, в которой уже догорало брошенное ранее поленце. По кухоньке витал приятный запах древесины, исходящий от стопки поленьев, припасенных на ночное время.
– Есть немного.
Федор помолчал, глядя, как Степа подкинул в печь очередной чурбан, едва не обжегшись о горячий край.
– Хреново мне, понимаешь? – неожиданно выдал Степан, сам не зная, с чего бы это его пробило на откровения с малознакомым парнем. Ладно бы еще с Серегой – тот вроде как свой, а тут – совсем уж посторонний человек, которого без году неделю знаешь.
– Рана? – переспросил Федор, кивая на раненную ногу, но собеседник лишь отмахнулся.
– Если бы… Эта дырка в ноге что? Бахнул обезболивающего и все опять отлично, меня другое беспокоит. Вот как бы ты поступил на моем месте, если бы твоя жена призналась тебе, что изменяла и не раз, что толком никогда и не любила, что вышла замуж, потому что ты был ей удобен? При этом, рыдая просила бы прощения и находилась в рабстве… А ты имел бы возможность ее спасти, но не хотел бы?
– Хм… - задумчиво протянул Федор, обмозговывая заданные условия. – Ну, во-первых, после таких признаний я бы перестал считать эту особу своей женой. Соответственно, все остальное вытекает из этого заключения. Где там и что там происходит с абсолютно чужой мне теткой мне безразлично.
– Вот и я пришел к такому решению, - горестно вздохнул Степан и свесил голову. – Только чувство то ли стыда, то ли совести не позволяют просто так отмахнуться от Катерины. Хоть она и поступила так со мной, а ведь она же живой человек… Ты бы видел ее! Она как будто сломалась. Очень изменилась…
– Ты вот, паря, погоди… Ты сам-то чего хочешь?
– Ничего не хочу, - покачал головой собеседник Федора. – Хочу забыть все как страшный сон, будто и не видел я ее, и не говорил с ней, и не слышал ничего из того, что она мне сказала. Я же был готов придушить ее собственными руками, и чуть было не придушил. Черт! Быстрее бы убраться уже отсюда.
– Ты иди, спать ложись. Отдохнуть перед завтрашним днем надо…
Степа согласно кивнул и на ватных ногах отправился в зал, где на расстеленных прямо на полу матрасах дрыхли без задних ног его попутчики, только Сереги Якименко было что-то не видать.
Федор какое-то время посидел на кухне, выкурив пару сигарет одну за одной и размышляя над дилеммой, которую ему задал Степан. Федор сам по себе был хоть и добрым человеком, но предательства и измены простить не мог. Для него человек, предавший его, просто переставал существовать, и ни о какой помощи этому человеку после не могло быть и речи – такой уж имел характер. Хорошо это или плохо – это уже отдельный разговор.
Федор кивнул собственным мыслям и, чувствуя, что сегодня уснуть уже не получится, решил почистить ружья, благо руки росли из нужного места.
За делом ночь прошла быстро – даже и оглянуться не успел, как проснулась жена и начала хлопотать на кухне, а чуть позже со двора в кухню вошел Серега с красными от недосыпа глазами и с автоматом в руках.
– Ты чего, уже встал? – поинтересовался он и потер тыльной стороной ладони глаза.
– Я и не ложился толком, - признался Федор, сгребая измазанную ветошь со стола и выбрасывая ее в помойное ведро. – Вот, решил времени не тратить даром и почистить оружие.
– Это правильно, - согласился Серега. – Я на чердаке пост организовал, а то вы, гаврики, до этого и не додумались. Так что я пока пойду прикорну хоть немного, а остальных буди уже… Надо собирать манатки, потому как ночью по соседней улице несколько машин проезжало – жмуриков наших искали, в доме твоем шерстили. Так что вовремя мы оттуда убрались. Еще и вчерашний взрыв не мог не остаться незамеченным.
– Угу, - согласно кивнул Федор, - все же взрыв цистерны – это не хлопок хлопушки, да и Джамиль свой нос на железку всунул. Ты вот что… Иди ложись, а я пока всех растолкаю да проверим, что там да как там. Потому как без предварительной разведки лучше на станцию сейчас не соваться.
– Точно. Тогда я …. а-а-а-а, - непроизвольно зевнул Серега, - пойду. Не будить, не кантовать, при пожаре выносить первым.
Федор согласно кивнул и попытался было встать с табурета, но жена не дала ему этого сделать:
– Сиди. – Положила узкую ладошку на плечо мужу Дильназ. – Я сама всех разбужу.
– Хорошо… - улыбнулся жене мужчина.
Та с момента, как узнала о решении Федора переезжать в другой поселок, ходила молчаливая и задумчивая, но ни одного слова поперек так и не сказала. Конечно, Федор понимал ее – все же оставлять родной край было сложно, но и был благодарен, что ему не приходится выслушивать нытье или упреки от жены. Хотя за всю их супружескую жизнь ни нытья, ни упреков ни разу и не было.