Булат
Шрифт:
– А нас можно, значит?! – запальчиво воскликнул мулла.
– А что жизнь человека? Пшик. Эти помрут, бабы новых нарожают, – ответил Афанасий. – А смотри-ка, мы эту штуку почти до самых укреплений дотолкали. А я и не заметил за тяжестью.
– Да, – согласился мулла. – Я тоже.
– А какие сильные пушки в армии Мелик-ат-туджара, – покачал головой купец. – Смотри, перепахали как все. Ни единой живой души не осталось, – он ткнул пальцем в срытые брустверы, вывороченные корзины с камнями и деревянные башенки в полтора человеческих роста, от которых остались груды обугленных бревен, пахнущие горелым. Тел защитников видно не было – то ли свои унести успели, то ли землей сырой забросало.
– Да, инженеры у него что надо, такие вещи делают. Лифты подъемные
– То-то я смотрю, многое из того, что они придумали, и на военные надобности пошло, – Афанасий мотнул головой на механизм выдвижной лестницы.
– Есть такое, – потемнел лицом мулла. – Все, что хорошее придумает человек, все во зло умудряется приспособить.
К лестнице подошел начальник.
– Что разлеглись? Покатили дальше! – рявкнул он.
– Ну вот тоже, что все время бранится, зачем ругается? Нет, чтоб по-доброму сказать, – пробормотал мулла, с трудом разгибая спину и берясь за рукоять.
Афанасий кивнул, поплевал на натруженные ладони. Барабанщик залез наверх, на свое привычное место и снова начал выводить замысловатый ритм. В такт зашагали ноги рекрутов.
Они прокатили лестницу через разбитые пушками рогатки, коими защитники пытались перегородить проход, и въехали в неширокое ущелье меж двух насыпных стен. Укрепления были гораздо шире, чем казалось с гребня долины. Саженей двадцать в глубину. А насыпи столь высоки, что солнечный свет не попадал в проход, отчего в нем царил сырой мрак.
– Гадко тут, – поежился мулла. – И змей, наверное, много?
– Да уж, неприятное местечко, – согласился Афанасий. – Узкое. И стрелки отстали. А охранители наши босоногие вперед рванули что-то уж слишком резво.
– И правильно, кому ж хочется…
– Тихо, – прервал его Афанасий, которому за скрипом колес послышались странные звуки.
– Что такое? Что услышал?
– Да тихо, говорю! – рявкнул купец.
Командир воинов тоже что-то услышал. Взмахом руки он велел лестнице остановиться. Та замерла как вкопанная. Барабанщик выбил из своего инструмента короткую дробь и тоже затих. Осталось слышно только тяжелое дыхание рекрутов и… Непонятный шорох и скрип. Словно кто-то откапывался из-под земли, ломая крышку гроба.
– Мертвецы восстают, – вздохнул кто-то осипшим голосом.
– Аллах, защити, – пискнули с другой стороны.
– Не мертвецы то – засада, – пробормотал Афанасий негромко, будто надеясь, что враги не заметят ни их, ни титанического сооружения рядом.
Начальник потянулся к рукояти меча на поясе. Выкрашенное в черное стрела пронзила его шею, оборвала хрип, опрокинула лицом в сырую землю. Другая сбила с ног стоявшего рядом воина. Третья воткнулась в колесо около головы муллы и затрепетала оперением.
– Прячься! – крикнул ему Афанасий и толкнул под лестницу.
На земляных стенах появились силуэты индусов, попрятавшихся от обстрела и дождавшихся, когда одни воины уже пройдут, другие еще не втянутся в проход, и главное осадное орудие останется прикрытым лишь двумя дюжинами безоружных людей да горсткой охранников. У большинства в руках были огромные луки. Скрипнули, натягиваясь, тетивы, и осыпал людей внизу дождь стрел.
Хорасанские воины потеряли своего командира, но не потеряли присутствия духа. Подняв щиты, они прижались спинами к бортам лестницы, прикрывая себя и рекрутов. Индусы дали еще один залп. Несколько вскриков возвестили о легких ранениях. Поняв, что обстрелом они ничего не добьются, индусы выхватили кривые сабли и ринулись вниз. Хорасанцы с криками пошли им навстречу, стремясь слиться с нападающими, чтоб стрелки не отважились посылать новые стрелы.
Хрустнул щит об щит, зазвенела сталь. К ногам Афанасия упал молодой воин, испуская фонтан крови из разрубленной ключицы. Рядом шлепнулся на землю короткий меч. Купец схватил его и поднял над головой, как раз вовремя, чтобы отбить кривую индусскую саблю. Блокировал второй удар, поймал левой рукой врага за запястье и вывернул. Хрустнула кость, индус отлетел,
21
Клевец – ударное оружие на коротком древке, граненая и узкая боевая часть которого напоминает клюв птицы.
На мгновение мир перед ним померк, а когда вернулся, купец увидел падающего на колени детину, у которого кровь хлестала из обеих ноздрей. Значит, не больше мгновения прошло? И славно. Он кинулся помогать хорасанским воинам, теснившим горстку индусов к крутому склону.
Впереди голоногие пехотинцы Хорасана рубились с индусскими пехотинцами в сверкающих нагрудниках, подошедшими, видимо, из за деревянных укреплений. Голоногим приходилось несладко, но они пока держались. Сзади стрелки разворачивались в цепь, зажигали фитили, забивали в стволы заряды, поднимали оружие на треноги. В кого они собираются стрелять?
Грянул залп. Свинцовые пули смели с гребня лучников. Правда, те и так особо не стреляли, боясь попасть по своим. Но атакующим грохот выстрелов и падающие сверху тела оказали немалую услугу. Индусы отпрянули, побежали, оставляя израненных и обессиленных воинов на милость хорасанцев.
Милости от них ждать не приходилось. На ходу добивая раненых, персы бросились следом, выскочили из прохода и остановились. Опьяненный горячкой боя Афанасий кинулся следом. Вылетев из темного прохода на яркое солнце, он зажмурился, а когда открыл глаза, замер с высоко поднятой саблей и разинутым ртом.
На горстку голоногих хорасанцев с трех сторон надвигались отряды индусских пехотинцев. Наверное, они заметили со стен рубку в проходе и поспешили на помощь своим.
Бежать было бессмысленно. Афанасий сплюнул горькую слюну, подобрал с земли круглый щит одного из погибших голоногих воинов и приблизился к другим хорасанцам, сомкнувшим строй.
От тяжелой поступи индусов, казалось, дрожала земля. Тридцать шагов. Хорасанцы повыше подняли щиты и расставили ноги, тверже упираясь в землю. Двадцать. Воины отвели назад локти и направили в сторону нападавших острия коротких копий и сабель, готовясь разить из-под щитов. Десять. Афанасий с шумом втянул ноздрями воздух. Пять.