Булочник и Весна
Шрифт:
Так и шли они – старая вишня катила тележку, колобок нёс околесицу. Коля, нисколько не устрашившись их вида, кинулся наперерез и за мгновение выяснил, где Серго.
Через осыпающуюся, коричнево-белую, как пряник с глазурью, арку мы прошли на скотный двор и сразу нашли, что искали.
– Сергуш, а мы к тебе! – окликнул Коля смуглого рабочего в сапогах до колен и спецовке. Он обернулся, и я с удовольствием узнал в нём того самого парня с ведром, что на митинге журналиста Лёни отвечал на мои расспросы.
Серго строил бани, сбивал сараи и вот, пожалуйста, в том году приспособил к интернатской кухне террасу – можете посмотреть! Постройки, которые он продемонстрировал нам в качестве «портфолио», отличались предельной простотой, судить по ним о плотницком мастерстве было трудно. Но тонкий, особенный его профиль со сросшимися бровями и достойная речь заставляли предположить в нём человека, отвечающего за своё доброе имя.
Наше предложение обрадовало его. Он нуждался в деньгах – для того и приехал сюда из неведомого селения. И всё-таки ему было жаль совсем отстать от монастырского хозяйства, он кумекал, как бы усидеть на двух стульях.
Пока Серго размышлял, задавая вопросы касательно объёма работ и порядка оплаты, Илья обегал с влюблённой резвостью монастырский двор, налюбовался домашней птицей и осыпающейся кладкой храма. Из добросовестности он не взял с собой на «переговоры» блокнот, так что теперь руки его изнывали и глаза отчаивались. Он был не у дел, как путник, угодивший в
Наконец он не выдержал и, метнувшись в храм, вернулся с бумажками для записок и тупым карандашом. С этого момента Илья был для нас утрачен.
Посередине сырого, обнесённого сарайчиками двора, где валялась солома и крепко пахло животными, мы остались втроём – я, Серго и Коля. Разговор наш неожиданно свернул вбок: Серго доложил, что, по слухам, хозяева спортивно-развлекательного комплекса рады соседству с древней обителью. К корпусам монастыря-интерната хотят пристроить «ряды», в них разместятся церковные и ремесленные лавки, а также «аутентичные» блинные. Будут сбитень варить и прочее. Ещё одна разновидность apres-ski для гостей горнолыжного парка!
Я внимательно слушал его рассказ и, наверное, углубился бы в расспросы, но меня отвлёк телефонный звонок. Это Петя со своей неизменной чуткостью снова попал в точку.
– Слушай, Костя! Что у тебя с отделкой? – не здороваясь, спросил он. – Я тут неподалёку, в посёлочке. У нас бригада освобождается. В принципе, могу поговорить. На халяву, как со срубом, уже не получится. Сам понимаешь, весна – сезон. Но по крайней мере люди толковые. Хочешь, могу прямо сейчас их к тебе подбросить. Посмотрят объект, обсудите.
Я отошёл в арку и негромко сказал, что с «толковыми людьми» он опоздал, я уже набрал бестолковых. Но если он заедет – буду рад.
– Правда, Петь! Приезжай. Мы тут в монастыре тусуемся.
Он рассмеялся и обещал в ближайшие минут тридцать быть.
С Серго мы договорились так: он подумает и в случае положительного решения сегодня же явится посмотреть дом. На этом простились. Коля вернулся в деревню, а я вышел на дорогу – ждать Петю.
Минут через двадцать одним лихим разворотом он запарковал машину на площадке у монастырских стен и выбрался на свет. Я пошёл ему навстречу. Петя был одет в точном соответствии со строгой, холодной ещё весной. Ясно-синяя куртка с белой полосой, чёрная водолазка. И над этим ветреным ранневесенним холодом – глаза как горячий чай.
– Ты здесь был? – спросил он, с любопытством кивая на монастырь. – Я не был. Пойдём, побродим!
Мы зашли в ворота и не успели сделать десяти шагов по раскисшему двору, как наткнулись на Илью. Он сидел возле кухонной пристройки на каком-то пеньке или чурбаке и, положив на колени доску, а на доску бумагу, рисовал ворону. Та охотно позировала ему, изредка переступая лапами.
Увидев нас, Илья запихнул листки в карман штормовки и с готовностью к службе и дружбе подбежал.
– А вот строитель мой! – представил я его.
– Ну это, конечно, не основное занятие, – сказал Петя, бесцеремонно разглядывая Илью. – Дело-то хоть знаешь? А учишься на кого? Ну-ка, покажи руки!
– Петь, отстань! Я тебе про него сто раз говорил. У тебя рисунок его в рамочке, забыл, что ли?
Петя посмотрел с изумлением – на меня, затем на Илью.
– Что ж вы сразу не сказали! – воскликнул он и, широко улыбнувшись, протянул Илье ладонь. – А это что там у тебя? Ну, в кармане-то? Давай, выворачивай!
Наброски, что успел сделать Илья на листках для церковных записок, были подробно изучены Петей. Из них он выбрал и решительно конфисковал два.
На одном парнишка, забравшись (а может, и приземлившись) на окрошившуюся стену монастыря, поглядывает на скотный двор. И так безмятежна его поза и сочувственно-любопытен взгляд, что хочется развернуть его спиной – нет ли крыльев?
На другом – немолодая, потрёпанная дворняга трусит по раскисшей дороге. Клочья шерсти причудливо колышет ветер, складывает в подобие перемётной сумы.
Забрав рисунки, Петя отпустил моего строителя с богом.
– Петь, я смотрю, ты у нас в коллекционеры намылился? Так денежку плати! – сказал я, когда Илья ушёл.
– А ты-то чему радуешься? – удивился он. – Ты его для чего нанимал – рисовать или строить?
Я промолчал. Мне и самому казалось теперь, что никакого дома не будет – ничего, кроме вороха душистых, как луг, рисунков.
Мы не стали углубляться на монастырскую территорию, а пошли вдоль осыпающейся стены. Там, в траве, было выложено словно на просушку несколько облепленных землёй могильных плит. Все даты начинались с тысяча восемьсот.
К одному камню Петя присмотрелся, стёр с даты смерти землицу.
– Ничего себе! Сто лет прожил пацан! – и обернулся, призывая меня разделить его восхищение. – Интересно, по душе жил? Хоть веру-то нажил себе за сто? И главное, как умер?
Величина Петиных вопросов как-то враз придавила меня, да, видно, и его самого тоже. Молча мы прохлюпали по влажной земле и сели на брёвнышко.
– Я сегодня ездил в посёлок по одному делу, – сказал Петя, вытряхивая из пачки сигарету. – Нормальный посёлочек класса люкс. Смотрел на людей.
– И как?
– Тётки отполированные – типа никто не догадался, что им сто лет в обет. Мужики тоже – круче тучи. Скукотища вселенская! Думаю, дай тебе позвоню, приеду, подышу вашей светлотой!
Петя бросил недокуренную сигарету и запрокинул голову – рыхля голубое небо, над нами плыл самолёт. Что-то было в этой картине от детского рисунка. Проведённая мелом черта.
– А вчера полез, как придурок, к Сержу на сайт. Агенты его обязали вести дневник. В день по абзацу – для поклонников. «Здравствуйте, друзья!» И далее – такой мегачеловечный текст о простых радостях простого музыканта. О его благодарности жизни, о его любви и уважении к соратникам. И к каждому посту – фотография. В весенней Праге. В весенней Вене… Жена в ожидании второго чайлда… Он же у нас ещё и семьянин!
Петя провёл ладонью по торцу бревна, на котором мы с ним сидели, и отковырнул щепку.
– И вот я думаю: ну а правда, чего зацикливаться? Не играю – и ладно! Значит, повезёт в любви! – заключил он с неожиданной бодростью и поднялся с брёвнышка. – Ну, пошли, что ли, в деревню? Поглядим на твой бардак?
Я тоже встал, но мы не успели тронуться в путь. Нам наперерез из арки выскочила знакомая фигура – журналист Леонид Рык, стремительный и неуклюжий, с медной щёткой волос над потным лбом. Ошалелым взглядом он скакнул по нашим лицам и, затормозив, уставился на Петю. Голубые, в красных прожилках, его глаза били яростью.
– Передайте там у себя в епархии, что на вашу кашу-малашу есть большая ложка! – загремел он.
– В епархии? – улыбнувшись, перебил Петя. – Ну-ну! И чем же вам епархия не угодила?
– Ты мне не нукай! – рявкнул Лёня, воинственно наставляя на Петю вспотевший лоб. – Знаю я вашу манеру – на бандитские деньги маковки золотить! Так вот, я ваш беспредел буду глушить в судебном порядке. Плюс ославлю на всю родину-мать!
Петя выслушал обвинителя с наслаждением. Он был охотник до подобных забав.
– А ну-ка, расскажите мне поподробнее и с самого начала! – потребовал он.
Тут Лёня смекнул ошибку.
– Вы – адвокаты?
Петя развёл руками.
– Вот тоже идиоты! Сказали, адвокаты пошли!.. Не знают, а мелют! – обиделся Лёня и, махнув на нас, увалил обратно в арку.
Мы с Петей посмотрели ему вслед: он шагал, косолапя, походкой матёрого футболиста.
– Ну это просто блеск! – первым очнулся Петя.
Я сказал ему, что воинственный незнакомец и есть тот самый Лёня Рык, раскопавший в биографии Пажкова факты, сенсационность которых вряд ли оценил кто-нибудь,
– Зря он связывается, – сказал Петя.
– Да ничего не зря! Твой Михал Глебыч озверел вконец. Прикинь, они где-то раз в неделю сетку переносят – в сторону деревни! – пожаловался я. – Такой шагающий забор. Проснулись – а он ближе. Опять проснулись – ещё ближе. Как в страшном сне!
Петя удивлённо поднял брови.
– Серьёзно? Ну-ка пошли, глянем!
Мы оставили машину у монастыря и пешком дошли до стройки.За время, что Петя не навещал нас, дракончик вырос. Он лежал в дрёме, защищённый желтой клеткой, хрипел и посапывал, ворочал лапами экскаваторов.
– Вот этот, что ли, забор? – спросил Петя, кивнув на сетку, ограждавшую стройплощадку. Секции со стороны Старой Весны и правда были не вкопаны, а только подпёрты кольями. Кому и для чего потребовалось двигать ограду, Петя собрался выяснить лично у Пажкова.
– Михал Глебыч! Я тут, из Воробьёва проездом, в Отраднове! – дозвонившись, бодро произнёс Петя. – Местные жалуются, мол, заборчик строители двигают. Так сказать, осуществляют самозахват деревенских лугов! Хотите, могу к нашим зайти, выяснить?
Следующую минуту Петя внимательно слушал. Поморщившись, взглянул на меня и качнул головой: не выгорит…
– Понял! Всё понял, Михал Глебыч! – бодро проговорил он. – Передам непременно! Вот как раз тут один со мной рядышком мнётся.
– Велел передать местным жителям, что самых языкастых зароет в траншею, – сказал Петя, отключившись, и кисло улыбнулся.
Я кивнул ему и улыбнулся тоже. Так мы стояли, улыбаясь друг Другу, не в силах перемолоть позор. А что за позор, о чём? И не скажешь.
– Ладно. Нет так нет, – первым встряхнулся Петя и, оглядевшись, полез по выступам на сложенные у забора плиты. Махнул мне: давай сюда!
С двухметровой высоты был отлично виден холм Старой Весны. Он вовсе не казался высоким. Напротив, был мал и сиротлив. Один только мой огороженный участок со срубом выглядел более или менее прочно.
– Вообще, конечно, это не случайность, – сказал Петя, оглядывая резкую даль холмов. – Ну какая, к чёрту, случайность? – Он обернулся на меня. – Ты тут живёшь в красоте – а я работаю на то, чтоб тебе это дело загубить. Прямо, как в революцию – брат на брата!
– Ну так и завязывай!
– Пока что рано, – качнул он головой. – Я себе на отдых ещё не заработал – так что ты мне не дави на совесть. У меня там и так сплошной синяк. Лучше подумай, чего ты упёрся в этот дом? Ты тут век коротать будешь? Напротив этой вот веселухи? Или, может, надеешься… – тут Петя скользнул взглядом по лесистому склону и оборвал. В секунду его лицо переменилось. По тропе, пересекающей холм, шла Ирина.
Она плыла со всей живописностью – силуэт Серебряного века, рыжие волосы, синее пальтецо. К сожалению для Пети, её путь лежал не вниз с холма, а направо, в сторону речки Бедняжки. Ирининых глаз было не разглядеть, но я чувствовал, что она смотрит зорко и, конечно, заметила нас.
Возможно, она даже слегка замедлила ход, потому что Петя вдруг вытянулся, вскинул голову и бешено замахал. Этот приветственный жест, птицей пролетев по дуге, свалился Ирине прямо в руки. Она приостановилась в нерешительности, подняла ладонь и, согнув пальцы, отпустила Петину птицу в обратный полёт.
Через двадцать секунд берёзовый лес растворил Ирину.
– Вот это да! – сказал Петя, переводя на меня взгляд. Сумасшедшая музыка неслась из его глаз. – Нет, всё же есть в ваших краях что-то мистическое! Вот серьёзно! Я бы в гости к тебе напросился, но и так уже опаздываю… – проговорил он, с жалостью взглянув на часы, и спрыгнул с плит на залитый глиной помост. – Мне сегодня ещё в одно место гнать. Сам понимаешь, весна – страда! Ну ничего, я на днях столик ей привезу! – прибавил он и стрельнул прощальным взглядом по деревне. – Тогда и посмотрим, куда жизнь повернёт!
Мне вовсе не хотелось смотреть, куда «повернёт жизнь». С некоторых пор я перестал доверять Пете на поворотах. Напротив, я был бы рад, если б жизнь шла не сворачивая: пусть Илья достроит дом, пусть мы с Майей и Лизкой заживём в нём, пусть Тузин выпустит спектакль и прославится, а Петя получит столько денег, сколько ему надо, чтобы «играть для себя». Единственный «поворот», против которого я не возразил бы, – так это чтобы пажковский комплекс по мановению какого-нибудь волшебного кольца перелетел, скажем, в Париж.Проводив Петю, я вернулся в деревню и, не успев зайти в калитку, увидел Ирину. Она шла от своего дома с корзинкой на локте и, подойдя, похвасталась:
– Уже вторую порцию несу!
– Что это у вас там? Пирожки? – спросил я, косясь на корзину.
Ирина улыбнулась с таинственным видом и приподняла край газеты. Под ней был лоток с рассадой – зелёные «детки» в чёрной земле.
– И куда это всё?
– На Бедняжку, – произнесла она загадочно. – Хочу по всему ручью насадить примулы!
Я вообразил себе солнечный, в бурой траве, берег Бедняжки, зацветший белыми шапками цветов, и, кивнув на Колин забор, спросил:
– А Коля не возражает?
– Думаете, примулы рыбу распугают? – отозвалась Ирина и продолжила полушёпотом: – Вы представьте – вырастет целое царство. Я буду за ними приглядывать, а они за это меня потом увезут на своих кораблях!
– Кто увезёт? Примулы?
– Ну а кто же ещё? Только на них и надежда!
Впервые за разговор я посмотрел прямо в её улыбнувшееся лицо. Волосы, освобождённые от зимних платков, она собрала в старинную причёску. Этот золотистый бутон отзывался по всей земле стозвонным эхом ивовых ветвей – рыжих, как Иринины волосы. Куда ни глянь – всюду звенела Ирина, вольно покачивалась под ветром, укрывая собою холм Старой Весны.
У поворота на тропу, где мы видели её с Петей, она замедлила шаг и, кивнув на стройку, спросила:
– Костя, а что это вы мне там махали?
– Я не махал, – сказал я.
Ирина потрепетала ресницами. На её лице выразилась обида.
– Хорошо, вы не махали. Но кто-то ведь махал!
– Что значит кто-то? Махал Петя, – сказал я твёрдо.
Ирина вздохнула и умолкла, должно быть, соображая, как половчее сформулировать следующий вопрос. Тут некое постороннее движение всколыхнуло покой холма. Я обернулся: в распахнутой штормовке, с батоном в руке, умятым примерно на треть, в горку спешил Илья. Подлетев, он сразу кинулся к Ирининой корзинке.
– Это что у тебя тут?
– Пирожки! – хихикнула Ирина.
Узнав о том, что Ирина собралась обсадить Бедняжку примулами, Илья восхитился и, ни на грош не терзаясь сомнениями, перехватил у неё корзину:
– Пошли! Я помогу!
Вид его был весёлый и возбужденный, он нанюхался весны и вряд ли помнил в эту минуту, что вообще-то собирался строить мне дом.
В отчаянии я посмотрел им вслед.39 «Смертельное оружие»
На следующее утро, в дожде и ветре накатившего циклона, Илья с Серго взялись за работу. Серго был хмур – должно быть, его мучила вина перед монастырским хозяйством, которое он бросил ради большого, по его меркам, куша. Илья же, напротив, весело шнырял под косым дождем, перетаскивая в дом подмокшие доски.
Мне было неловко отсиживаться в бытовке в то время, как эти двое зябли на улице. Я как раз подумывал, не сгонять ли к родителям, когда за забором раздался настырный гудок. Я узнал его, как иногда узнаешь визитёра по дверному звонку.
Дожидаясь, пока я выйду, Петя покуривал возле машины. Капюшон его синей куртки густо посыпал дождь.
– Что-то ты к нам зачастил! – сказал я, пожимая его ладонь.
– Зачастил? – удивился Петя. – Разве? Да я просто столик привёз!
– А чего встал тогда? Тебе дальше!
Петя стряхнул капюшон и посмотрел с любопытством, изучая причину моей неприветливости.
– А компанию мне составить? Помочь разгрузиться?
– Николай Андреич поможет.
– Ты всё насчёт Ирины волнуешься? Что я ей вчера помахал? – спросил Петя. – Ну а почему это плохо? Я не пойму, вы тут по Домострою, что ли, живёте?