Бумажные Зеркала
Шрифт:
Теперь в институте кроме совещаний, спровоцированных домыслом Буянько, и быстро перекочевавшим в научную среду уже как идеи, на благодатную почву, где ни одна мысль не пропадает даром, без попытки выбить средства на ее финансирование, вовсю уже шли разработки того, как каждого гения представить сумасшедшим, сумасшедшего – шаманом, шарлатанов – дураками, а дураков – гениями.
Разработки быстро заняли подобающее место на государственном уровне, где умели считать и, несомненно, оценили идею перехода количества в качество тем же количеством. А именно, успешность разработок привела бы к потенциальному возрастанию интеллекта целой нации за счет резкой потери массы дураков, переработанных в гении почти
– Подумать только, сколько дураков! – радовались в правительстве.
Но думать об этом долго с удовольствием было тяжело.
И вдруг все они завтра – гении. Это же сразу повысит ВВП (возможно валовой продукт), – не унималось правительство.
Да и куда деться от мифа, уже принявшего формы народной традиции, о продаже мозгов.
– Продажа мозгов лучше, чем их пропажа, – говорил народ на городских скамейках.
Но разработки саботировались гениями, которых было предложено игнорировать на ранних стадиях проекта, и которые оказывались везде, где было что-то новенькое, от открытий до мирового признания, хотя именно признанием их предпочитали при жизни не беспокоить, чтобы не снижать их работоспособности.
Признание избирательно, и выбирается оно исключительно людьми заслуженными в одноименных областях, и к тому же коренными патриотами.
– Масоны, – стратегически и одновременно в ногу со временем умалчивая первое ключевое слово этого рокового определения, дулся на них директор института, изнывая, как от чесотки, от присутствия в своем учреждении всех отловленных гениев отечества. Их было семь человек.
Санитарка же, предпочитала настаивать на первом, приятном для ее слуха слове того же определения; и в соответствии с невиданным нигде более простодушием, швыряла им нестиранные халаты взамен изношенных.
"Удрать не успели, голубочки", – размышлял глубже директор, все же жалея себя почти по-отечески, ему так ни разу и не удалось оформить командировку за границу.
– Своих дураков полно, – сказали осведомленные лица в бухгалтерии правительства, сопоставив его финансовые планы со своими.
– Сволочи, – положив конец мечтаниям своим, а заодно и директора в этом магическом диалоге, имевшим место на разных этажах, но в одно и тоже время, сплюнула себе под ноги, вымыв пол, санитарка Василиса. – Всю жизнь на них горбаться, – вызывающе апеллировала она напоследок к народному качеству путать личные интересы с рабочими.
Природа гения – индивидуальность, в отличие от бесхитростного на вид лукавства, распространенного столь густо, что порой приходят мысли о планомерном его засеве.
К тому же институтом из-за небрежного финансирования была разработана только одна микстура, которая и служила всем стратегическим амбициям руководства, применяемая к подопытным в строгом соответствии со схемами и графиками, разработанными Лужайским и его лабораторией надсмотра над действительностью и отклонениями от нее. Лужайский и его люди знали, а если и не знали, то как-то догадывались, где, кому и сколько эту микстуру принимать.
Микстуру подавали в одноразовых пластиковых стаканчиках с надписанными вечным карандашом на них именами подопытных, что заметно удлиняло жизнь самих стаканчиков до факта образования нескольких дырок на дне. Стаканчики с краями обкусанными значительно ниже середины, так, что имени разобрать уже было невозможно, тоже выбрасывались.
Микстурой в основном кормили вместо завтрака и обеда, потому что на ужин ничего положено в смете не было: ужин отдавали врагу, в основном, в его роли выступал коллектив заявленного в эксперименте
В то время как дураки выпивали микстуру, в надежде на чудо, из-за пристрастия к которому и сформировалось само определение, шаманы нагло, но тайком, выливали микстуру в рукав; шарлатаны – в цветы, так отбрасывает крапленые карты игрок, чтобы не побили, догадавшись; гении демонстративно вышвыривали микстуру в урну, причем вместе со стаканчиками, а некоторые плескали жидкость прямо в лицо главврачу. Принципиальность гениев, откровенно срывающих эксперимент, раздражала всех. Гибель же цветов в районе пяти километров объясняли действием ядерного излучения ракет дальнего действия ближайших стран, сожженные рукава халатов списывали за счет метеоусловий и прочих осадков. Лицо главврача сильно пострадало в ходе эксперимента, превратившись из худого и удлиненного в толстое и круглое, как, собственно, и вся его фигура, некогда хрупко-скромная, которая теперь с трудом влезала даже в руководящее кресло, а уж вылезать оттуда было настоящей мукой; все чаще и чаще ему приходилось прибегать к помощи медицинских работников самого низшего ранга, чтобы выбраться из кресла, осадившего нижнюю часть его фигуры до схожести с основанием памятника. Он страдал.
– Зажрался, – говорила нянечка Василиса, не любившая поднимать ничего тяжелее судна.
– Может судно тебе принести? – заботливо спрашивала она в ответ на внеочередную просьбу шефа.
Оставались не удел только сумасшедшие, на которых микстуру экономили из-за небрежного расходования выделенных средств. Да и что с них взять, с сумасшедших. Действительно, взять с них было нечего: к ним редко кто-то приходил с передачами.
Единственными, кто пил микстуру добровольно и даже втайне, были грузчики, за обещанное в ней присутствие спирта. Позже выяснилось, что и края стаканчиков обгладывали они же, пытаясь закусывать.
Несмотря на то, что в микстуре содержание спирта никогда не превышало уровня обещанности, грузчики часто впадали в белую горячку, в которой все как один ругали микстуру по матери.
Глава 2
Министр орал. Остальные внимательно его слушали. Каждый старался как мог и как того требовала должность.
На подоконнике стоял столетник с ощипанными со всех сторон веточками.
Нетрудно предположить, что при современной популяризации долгожительства средствами массовой информации, находилось полно желающих. Тем более в кабинете министра речь шла о работниках министерства, людях жизнью в основном довольных, по крайней мере, сравнительно удовлетворенных. Каждому хотелось попробовать на себе, прямо здесь в кабинете министра, отщипнув от одноименного цветка, и сладко пожевывая горькую жидкую веточку, дождаться своей минуты и покинуть этот кабинет. Бежать в свой кабинет, чтобы плавно вступить в него и в свою должность, вызвать подчиненных и повторить министерскую процедуру новым составом, с собою во главе. Потом поехать кто куда, это все дело вкуса, и так возможно лет сто, ну хотя бы пятьдесят или даже пусть будет сорок.
Кто-то задел столетник локтем.
Цветок, если можно его так назвать, упал. Горшок разбился вдребезги.
Министр вздрогнул, как от взрыва, резко пригнувшись, головой вниз: коленки не успели согнуться. Его руки влажно похолодели, он озирался по сторонам, не меняя этого неловкого положения.
"Диверсия", – все еще внятно дребезжало в его голове. Увидев, что и остальные тактично присели, чтобы не быть выше руководства и никто не упал, он тоже падать не стал, а, напротив, минут через пять взял себя в руки, хотя сильно закрутило живот. Он прошелся, прокашлялся и остановился, заложив одну руку в карман, а другую на поясницу, случайно сохранив равновесие.