Бумажные Зеркала
Шрифт:
Институт закрыли, распустив подопытных в незавершенной стадии эксперимента, а персонал распихали по хорошим знакомым. Некоторым удалось устроиться и к малознакомым, но в основном молоденьким девушкам-практиканткам.
Остатки микстуры поделили по-братски между привыкшими к ней грузчиками и женщинами.
Стаканчики расхватали только те, кто успел.
Теперь после постигшей его травмы, когда министр кричал на совещаниях и лицо у него было привычно красным, верхние кончики
Глава 3
Подопытные разбрелись из института по стране.
Гении, обычно крайне непопулярные при жизни, возвеличивались сразу же после смерти; чтобы ускорить процесс признания нетерпеливые современники им часто помогали уйти из жизни пораньше. Улицы зарастали памятниками одинакового роста, преимущественно с двухэтажный дом, обозначая миграционные пути великих людей, непонятых при жизни и запрятанных в металл после. К памятникам тянулись добровольные поклонники и запланированные школьники. Каждый говорил от их имени то, что обычно думал сам или слышал от кого-то.
Больше всего досталось Пушкину как национальному гению с явно выраженными африканскими чертами. На этот раз Пушкина обвиняли в том, что Сальери отравил Моцарта. Сальери – музыкальный чиновник был современником Моцарта, ловко пользуясь возможностью личного общения с Моцартом, травил его и травил, еще он свистел во время исполнения опер Моцарта, хотя и ребенок знает, что свистеть в публичных местах не прилично: мамы всегда останавливают таких озорников, но у Сальери мамы уже не было.
Еще Сальери всех поучал, как надо писать музыку, чтобы она была похожа на музыку Глюка или Гайдна, или позже Моцарта. Когда Моцарт умер внезапно в возрасте 35 лет, уверенный, что его отравили, Сальери распорядился и проследил лично, чтобы Моцарта бросили в яму к бродягам. Позже Сальери признавался не раз в отравлении Моцарта, за что над ним надругались свои же, объявив сумасшедшим.
Все бы прошло более или менее тихо, но Пушкин – "невольник чести", вышедшей совершенно из моды, в связи с повышенной тягой к долларам и их соперникам – евро, принял вызов. В трагедии есть фраза: "Гений и злодейство – две вещи несовместные".
Причем по странным обстоятельствам фраза повторяется дважды. И многие ученые под действием шока от этого заявления, сделанного в финале трагедии, долго приписывали сказанное исключительно Сальери: что взять с бездарности. Это и было причиной почему судьба Сальери не вызывала особого интереса в стране, где итальянцев называли простодушно "макаронники", очевидно из недовольства собственным частым употреблением данного продукта, возможно, итальянцами и изобретенного и который в Италии едят с сыром, мясом и овощами, а в пенатах с хлебом.
Но кто-то же докопался и нашел, что Сальери произносит фразу с вопросительным знаком на конце.
Бросились смотреть, что стоит у точно такой же фразы Моцарта – точка.
В ученых кругах воцарилось долгое молчание.
Бог определяет грехи, церковь – отпускает, Пушкин с грехом
Злодейство редко бывает одноразовым в уделах, где даже пластиковые стаканчики делают именными и заставляют служить многоразово.
– Не ремесленник! Сальери ремесло поставил лишь "подножием" искусству, – изворачиваются умельцы делать все из ничего в надежде на невежество читателя.
Пушкин изобличает "в науке искушенных" как ремесленников:
"Труден первый шаг
И скучен первый путь. Преодолел
Я ранние невзгоды. Ремесло
Поставил я подножием искусству;
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную, сухую беглость
И верность уху. Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию. Тогда
Уже дерзнул, в науке искушенный,
Предаться неге творческой мечты"
Цеховики учатся по этой формуле успеха в ремесле, данной Пушкиным мягко, но твердо и навсегда обозначить ремесло, отделив его от творчества. Довольные обладанием ремеслом, практически скатерти-самобранки, в то же время они пытаются увернуться от самого термина "ремесленник", вычеркнув фразу, "Я сделался ремесленник". Хотят внутри быть "ремесленник", и на сытое свое содержание набросить форму таланта. Но талант – не форма. Они мучаются и нервничают всем цехом, а никак форму нужную натянуть на себя не могут: не знают, что такое талант.
Сальери – карьерист – фальсификатор-завистник, использовавший музыку как средство, занимавшийся плагиатом с честным видом последователя, травивший Моцарта, оказался несчастным малым: ему никто не поверил, кроме Пушкина, написавшего трагедию, Бетховена, запретившего приводить Россини к себе в дом отравителя Моцарта, и всех музыкантов, его современников, решивших предать забвению его творческий плагиат.
В тот самый момент, когда Сальери уже не мог прятать гений живого Моцарта в шипении своего свиста от Венской публики, где заправлял всем, и новый император Австрии, наблюдавший интриги Сальери внимательно, но беспомощно, еще будучи наследником получив власть, дал выход возмущению и решил назначить Моцарта на место Сальери; внезапно Моцарт гибнет с признаками ртутного отравления, весьма распространенного в среде завистников и наемных убийц того времени.
Сальери плачет, плетясь за гробом Моцарта, которого он организовал похоронить в общей яме.
Убитый горем Сальери на глазах у всех прячет Моцарта, беспомощно лежащего в гробу, так, чтобы никто точно не запомнил ни места захоронения, ни самого Сальери.
Сальери не признают убийцей сегодня, двести лет спустя, потому, что раз тело Моцарта не найдено, значит, нет и состава преступления. Может, Моцарт и жив еще, раз мертвым его никто не помнит. Сальери отказываются верить, что он, злодей, отравил Моцарта, потому, что принципы его ремесла, сегодняшними ремесленниками-последователями выставлены публике как талант. И современные не сомневаются в себе, причем, они только в себе и не сомневаются.