Бункер. Расщепленные тенью
Шрифт:
– Да! – она улыбается самой счастливой улыбкой на земле. – Все, теперь я одна из вас, и скоро начнутся приключения?
Сказать, что она очаровашка – ничего не сказать. Никогда в жизни ни одну пушистую прелесть мне не хотелось потискать так, как я сейчас хочу потискать ее. Я в шоке от самого себя. И от всего, что здесь творится.
Мне интересно, как на нее отреагировали все остальные. Кошка сидит насупленная, барабанит пальцами по столу, думает, хмурит брови. Пит заталкивает булочку в рот целиком и теперь напоминает обезьяну с набитыми щеками и крошками на подбородке. Он весел и бодр, как обычно. Взгляд, с которым Сумрак поглядывает на Сказку, мне хорошо знаком. Рассеянный, затуманенный, не сфокусированный ни на чем конкретно. Слой за слоем,
Если внимательно присмотреться к тому, что творится у человека внутри, можно узнать о всех его страхах, переживаниях, убеждениях, сомнениях и откопать малюсенькое такое счастье, которое он может себе позволить. Но она – просто безграничное счастье. Я не понимаю, что она такое. Я бы счел ее ангелом, но разве они приезжают на поездах? Черт-те что здесь творится!
Глава 6
Если выйти из Бункера и повернуть налево, будет довольно крутой овраг, поросший убийствеными колючками. Мы в шутку называем это место “теркой”. Меня передергивает каждый раз, когда я представляю себе последствия падения с этого склона, но в одном месте можно спуститься, если знать, где. Там, дальше по тропинке, скрытая от посторонних глаз, стоит беседка. Мы сколотили ее несколько лет назад. Со временем столбы покосились, летом ее выжигало солнце, и поливали дожди, зимой сковывали морозы. В итоге краска пошла трещинами, поотколупывалась, и теперь беседка стала похожа на кривого серого монстра с зелеными чешуйками. Доски пола рассохлись и шевелятся под ногами, одна ступенька крыльца провалилась. Сумрак подает Сказке руку, помогая подняться – боится, что она споткнется в темноте. Для нас, живущих в Бункере, звездная ночь – ясная и светлая, но не для нее.
Кошка зажигает свечи и расставляет на полу и скамейках. Крошечные огоньки подрагивают, придавая беседке непривычно одушевленные подвижные очертания. Пит залезает в гамак, подкладывает под голову рюкзак, который зачем-то потащил с собой. Уверен, у него там термос с чаем, кружки, остатки булочек, пледы и все, что, по его мнению, необходимо для уютного вечера на улице. Кэт забирается с ногами на перила, прислоняется спиной к столбику.
Мы не так часто собираемся в беседке все вместе. Как правило, это место для двоих, потому что между двумя всегда может завязаться разговор, проникающий в самую душу, затрагивающий такие глубины, которые не покажешь всем, но приоткроешь тому, кто по-настоящему близок здесь и сейчас. Много ночей я провел тут с Кошкой. Еще больше с Сумраком. И парочку с Питом. Кажется, я был чертовски пьян тогда, и приходилось слушать и говорить. И в этом тоже был смысл.
А зимой беседка превращается в место для одного. Когда поле не стрекочет, птицы замолкают, воздух становится ломким и хрустящим от прозрачности и тишины, а вокруг сияет белоснежное поле, можно прекрасно рассмотреть себя самого со всех сторон, распяв посреди этой кристальной чистоты. Увидеть то, что научился игнорировать, не замечать, прятать где-то в глубине своего мерзкого нутра годами. И, прикоснувшись к этой своей части, испугаться и сбежать, чтобы не запачкать это место, а потом долго не возвращаться и не хотеть смотреть на себя в зеркало. У меня так было. Много раз.
Мне непривычно быть здесь со всеми. Я не готов ничего говорить, я просто слушаю и наблюдаю. Сказка горит изнутри. Ей все интересно, она задает миллион вопросов, которые, на мой взгляд, более чем абсурдны: “Что это за мир? А в нем есть шоколад? А гороскопы? Птицы улетают на юг? Здесь показывают мультики? Рядом есть другие города? Далеко ли море? Можно мне завести собаку?” Какое счастье, что у нас есть Пит, который ответы выдает пулеметной очередью, кажется, особо не задумываясь: “Мир Чудес! Шоколада завались! Птицы летят всегда по небу! Собаку нельзя, она заразится
Кошка сторонится их, прячет лицо за длинными пальцами, сжимающими сигарету. Она, как и я, не выносит пустой болтовни. Пит не затыкается, словно ему выпал уникальный шанс поучаствовать в известной викторине, и он вот-вот выйдет в полуфинал. Наконец он рассказывает, как здорово ему удается полет, и Сказка подпрыгивает, не в силах усидеть на месте:
– Не может быть! Покажи прямо сейчас!
Уговаривать его не нужно. Пит вскакивает на перила, выжидает паузу, затем демонстративно падает спиной вниз и повисает в воздухе, точно невесомое облако. Нет никаких невидимых канатов и крюков. Ничего нет, кроме его собственной магии. Сказка визжит от восторга. Пит, медленно паря, облетает беседку по кругу, затем подхватывает девчонку и уносит в небо. Буквально на мгновение воцаряется тишина, и тут же заполняется стрекотом сверчков и кваканьем лягушек, которые на самом деле были здесь все это время, но заглушались несмолкаемыми голосами.
Мне не нравится, что Пит унес Сказку. За ним самим присматривать нужно, а доверять ему девчонку вообще немыслимо. Но если Сумрак до сих пор не бросился в погоню, значит все в порядке.
За беседкой начинается рощица, по ней проходит изгиб реки. В мелодии ночи я различаю что-то звонкое и переливчатое, похожее на девичий смех.
– Русалки, – говорю я.
– И что? – фыркает Кошка. – Побежишь к ним?
– Кис, не ревнуй. Ты же знаешь, я люблю тебя. Но поцелуй русалки приносит удачу.
– Не думал, что ты веришь в эти байки, – Сумрак вглядывается в черное небо, но Сказки и Пита давно не видно.
– Ты плохо разбираешься в людях. Я вообще довольно суеверный человек, ты прежде не замечал? – иронизирую я.
– Твое безрассудство тебя погубит. С акулой ты бы тоже полез целоваться?
– Если бы у нее было милое личико и пышная грудь, то уж не сомневайся.
В это время года речка бурная и поднимается почти в человеческий рост. Перейти ее вброд уже невозможно, а огромные камни полностью уходят под воду, лишь некоторые торчат лысыми макушками. Я перескакиваю с одного на другой, они мокрые и скользкие, и я чуть ли не падаю, но умудряюсь удержаться на ногах, кое-как поймав равновесие. Окажись я в воде, русалки меня утащат и живым не выпустят – это абсолютно точно. Сумрак не зря относится к хвостатым девам с опаской – мертвые не жалуют живых.
Собравшись с духом, совершаю последний грандиозный прыжок и оказываюсь на большом плоском камне прямо посреди реки. Шумит вода, квакают лягушки. Деревья по берегам высокие и раскидистые, между валунами огромные лапы папоротников сочные и жирные от воды. Наверняка русалки прячутся где-то рядом.
– Лилия, – зову я.
Ничего не происходит. Со стороны, наверное, я выгляжу, как Иванушка-дурачок, сидящей на камушке и зовущий русалочку. Сказал бы мне кто в моей прошлой жизни, что я буду заниматься подобным, я бы даже не засмеялся. Так как это, если и тянет на шутку, то очень скверную и не смешную. Но вот он я, посреди реки, зазываю речную принцессу. Потому что мне не показалось. Я их слышал, значит, они появятся. Мы, бункерные, плохо ориентируемся в числах месяца, но по всем моим ощущениям, сейчас русальи недели в самом разгаре.
Около меня вдруг раздается всплеск и доносится звонкий смешок. Кувшинки у берегов колышутся, точно их кто-то потревожил.
– Ты давно не приходил к нам, оборотень, – слышу я близко, но не вижу никого.
– Тем слаще наши встречи, – отзываюсь я.
Теперь они хихикают, не прячась, кружат возле камня, на котором я сижу, поднимая гребешки волн.
Из-под воды показывается голова. В огромных мокрых глазах, как в двух лужицах, отражается белая луна. Русалка опирается о камень и выныривает наполовину, ее кожа, покрытая крошечными чешуйками, сияет холодным серебристым светом. Длинные волосы липнут к телу, прикрывают красивую девичью грудь.