Бурвиль
Шрифт:
Так пришел успех. В течение двух лет он завоевывает позиции, укрепляет их, самоутверждается. Затем, в 1944 году, перейдя в театр "Этуаль", добивается окончательного признания в мюзик-холле. Но только после окончания войны он найдет подлинно свою, народную публику, которая не особенно жалует дорогие кабаре и мюзик-холлы. Это произойдет прежде всего благодаря праздникам, устраиваемым в честь французских сил Сопротивления или военнопленных. Ему случалось участвовать в пяти-шести таких праздниках за вечер. И вот он добивается триумфа на одном из них - в кинотеатре 15-го округа. Благодаря этому успеху он получил приглашение выступить по радио (другая возможность контакта с широкой публикой) в передаче, которая называлась "Без лишнего шума".
По счастью, одну из этих радиопередач услышал Жан-Жак Виталь. Он болен, но, несмотря на температуру, приковавшую его к постели, заливается смехом. А на следующий день звонит Бурвилю и приглашает принять участие в
Тем не менее он не сразу осознает свою популярность и даже не очень понимает, что, собственно, происходит. Он не изменился, а на него стали смотреть другими глазами. Еще несколько месяцев назад добиваться права выступать (и нередко безуспешно) должен был он. Теперь его добиваются наперебой, за ним присылают машину, несут его чемоданчик, встречают улыбками и похвалами. Тот, кто, бывало, принимал его снисходительно, а затем бесцеремонно выпроваживал, теперь отвешивает ему поклоны... Рассказывая об этом сегодня, Бурвиль, похоже, так же удивлен, как и тогда: "Мир зрелищ - ужасный мир. Вдруг (ни с того ни с сего) все тебя возлюбили, хотя ты ничуть не изменился... Это и есть успех!" Теперь, когда он каждый вечер участвует в пяти-шести представлениях (еще не понимая, что при таком спросе он уже "звезда"), организаторам приходится учитывать его расписание. Однажды он застает свою коллегу-актрису в слезах: ее номер, совпадавший по времени с его
выступлением, просто-напросто отменили, вместо того чтобы поставить на единственно приемлемое для нее время. В тот раз конфликт был улажен, ну, а если бы он этого случайно не узнал? "Да, - неоднократно говорил он, - успех это нечто чудовищное". Быть может, именно в эту пору и научился он не обольщаться, не доверять успеху. И все же мало-помалу ему приходится осознать, что он стал популярен. Он слышит, как люди говорят о нем в метро, так как в те годы, когда телевидения еще не существовало, публика зачастую не знала своих любимых радиоактеров в лицо. Так однажды он услышал, как его сосед, заливаясь смехом, воскликнул: "До чего же он глуп, этот тип!"
Разумеется, Бурвиль еще больше расширил свой репертуар, но продолжал сохранять типаж дуралея, славного парня-увальня, незлобивого болвана. Например, он выдает себя за боксера (вовсе не обладая широкоплечей фигурой, какая у него сейчас, к тому же сценический костюм делает его с виду еще более тщедушным). "Я очень гибкий, очень ловкий в боксе... Особенно выручает меня правая... В моей правой такая силища...". Теперь Бурвиль уже не только певец, он выступает чуть ли не во всех жанрах. Но за отсутствием материальных средств он по-прежнему объявляет свои номера сам: "А теперь я спою вам шуточную песенку..." Остроты и каламбуры его шуточной песенки толсты, как тротуарные плиты, но, довольный, уверенный в себе, он хохочет громче всех, и публика смеется не столько над его каламбурами, сколько над его глупостью. А он, не обращая на это внимания, невозмутимо продолжает: "А теперь я приобщу вас к
серьезной музыке". И, достав трубу, извлекает из нее премерзкий звук: "Это шелестит ветер в листве". Другой звук, не менее противный: "А это гудок паровоза". И так далее. Или же: "Сегодня вечером я кое-что придумал: я сыграю вам с четырьмя бемолями". Задумавшись и как бы взвешивая, нельзя ли сделать лучше, он спрашивает себя: "А может, с пятью?"... И берет публику в свидетели: "Чего там
скаредничать - с шестью!"
На мой взгляд, нет ничего менее поддающегося обсуждению, нежели комическая выдумка. О ней нельзя спорить, потому что ее невозможно анализировать. Выдумка Мольера не интереснее выдумки Чаплина или Бурвиля. Смех достигается средствами, которые на поверку грубы - Бергсон прекрасно показывает это в своем исследовании "Смех". Вот почему эта шутка с бемолями, которыми хвастает музыкант, хотя они ничего не убавляют и не прибавляют к самому музыкальному номеру, может расцениваться и как грубая и как тонкая... В самом деле, средства большого значения не имеют. Важно (и в известной мере все же помогает судить о качестве комического приема), что именно за ним скрывается, что он раскрывает... Если бы Бурвиль ограничивался пародией на хвастуна, он был бы комиком, который смешон только пока его видишь, а потом сразу забывается. Но, поскольку он становится кумиром широкой публики, значит, он дает этой публике нечто большее - обобщение. Его хвастун еще и мечтатель, который, несмотря ни на что, не теряет надежды добиться своего,
А пока он развлекатель французской публики номер один. И вот он уже добивается признания в кино - в фильме режиссера Андре Бертомье "Не так глуп" (1946). И примерно в то же время с триумфом выступает в опереттах "Хорошая хозяйка" и "Магараджа". Достаточно просмотреть список его ролей, как в кино, так и в оперетте или театре-варьете, чтобы представить себе траекторию взлета этого комического актера. Так продолжалось до 1952 года.
Словом, стремительная карьера.
И тем не менее нужно снова говорить об упорстве, долготерпении. Ибо все это происходило далеко не само собой. Сегодня, он говорит, что ему просто повезло. Но я не верю ни в удачу, ни в случай, когда речь идет о профессиях, связанных с искусством. Иногда эта удача играет свою роль в жизни посредственностей, которые сумели на время достичь высоты. Но если актер добивается высокого положения и удерживается,, значит, он заслужил это своим дарованием и другими данными. Возможно, для Бурвиля было удачей, что больной Жан-Жак Виталь услышал радиопередачу с его участием... Но либо он, либо кто-нибудь другой раньше или позже услышал бы его обязательно.
И меня больше интересует, как не по воле счастливого случая, а в силу своего таланта и других качеств Бурвиль стал тем актером, каким мы знаем его теперь. Ибо в 1946 году, когда о нем говорит вся Франция, ему еще очень далеко до полного признания даже у той публики, которая от него в восторге. И это признание еще весьма проблематично.
Как добиваются признания
Присмотримся к его дебютам в оперетте. Год 1946-й. Это год его больших успехов на радио, и у него есть все основания быть очень довольным. Ему даже кажется, что это сон - он никогда не ожидал такой популярности, какой добился за столь короткий срок. И тем не менее он тревожится. Потому что радио - это молох, пожирающий актеров эстрады. Каждую неделю французы ждут его выступлений, чтобы вдоволь посмеяться. Но это значит, что каждую неделю он должен ублажать их свежими номерами. Тогда как Дранем, Баш, даже Фернандель не обновляли репертуара месяцами и разве что за год выдавали по одной новой песне.
Актер не в состоянии постоянно обновляться, и к тому же всегда в равной степени удачно. Форма важна ему в той же мере, что и спортсмену, художнику, писателю: временами все идет хорошо, никто не может сказать почему, а назавтра ты исчерпал себя. После шести месяцев еженедельных выступлений по радио Бурвиль чувствует, что жила иссякла. А публика ждет не только, чтобы он сравнялся с самим собой, но и чтобы он превзошел себя, ибо привычка делает людей требовательными. Он находит новые темы для своих монологов, но этого недостаточно.
Вот почему он принимает решение выступать в оперетте -там он станет ежедневно повторять одну и ту же роль, будет на сцене не один. Но принять решение еще не все...
Прежде всего артист оперетты совсем не то, что артист эстрады: первый выступает в составе труппы, тогда как второй всегда на сцене один. Среди старичков (Коко Аслана, Андре Клаво, Алис Тиссо, Дювалекса, Жизель Паскаль и других) он единственный эстрадник, и ему предстоит осваивать новую профессию с азов. Но при этом он новичок особого рода, так как популярность, уже достигнутая им, не позволяет ему выступать посредственно. Опыт других актеров труппы, техника их игры очень скоро порождают в нем чувство собственной несостоятельности: рядом с ними он кажется себе жалким. Кроме того что он новичок в оперетте, он еще и единственный комик труппы - тот, кому положено смешить публику. Конечно, это по его части... Но только тогда, когда он выступает один - на сцене кабаре или по радио, предоставленный лишь своему вдохновению, и отвечает за то, что делает, целиком и полностью. Эстрадный актер на сцене -единственный хозяин реакций публики. Сначала он должен как бы интуитивно прощупать, почувствовать зал... Выяснив отношение зрителей (теплое, недоверчивое, настороженное), он должен ее покорить, а покорив, удерживать в своей власти в течение всего выступления. Впрочем, то же самое происходит и в театре, с той только разницей, что эстрадный актер вооружен не текстом (текстом хорошей пьесы), а одним талантом волновать и веселить... Он оперирует только средствами, которые черпает в себе самом. И он должен быть всякий раз другим. Хотя песню или монолог можно по три месяца не менять, тем не менее для актера каждый вечер все начинается сызнова, так как исполнение каждый раз зависит от публики. Чуть иная интонация, незначительное изменение текста, хрипотца, к месту мелькнувшая горькая усмешка -успех решают такие неуловимые детали.