Буря в Па-де-Кале
Шрифт:
Когда я вернулся домой, меня уже дожидались взволнованные индианка с японцем. Мира бросилась мне нашею, едва только я появился в дверях. Ей уже мерещилась канцелярия криминальных дел, застенки Литовского замка, Владимирская дорога и сибирская ссылка. Она много чего в девичьей наслушалась… Да и ее новые подруги из общества Миру кое в чем просвятили!
– Ну, что? Как? – Смуглое лицо индианки показалось мне бледным при свете двух фонарей искусной работы.
– Вы нашли фамилию Валежникова в полковых списках? – поинтересовался
– Нет, – отозвался я, снимая бурнус.
– И что же теперь? – спросила Мира в отчаянии.
– Я уверен, что Валежников сейчас находится в Санкт-Петербурге и письмо у него, – произнес я в ответ, а потом поделился с друзьями своими предположениями.
– И что же вы намерены делать, Яков Андреевич? – задал японец свой коронный вопрос.
– Осталось последнее средство, – ответил я, – проследить за княгиней Елизаветой Данилиной. Она наверняка знает, где скрывается наш печальный «Чайльд Гарольд»!
VI
– Вы в этом уверены? – с сомнением поинтересовался Кинрю. – Ведь может так случиться, что наш байроновский герой не давал о себе знать Елизавете Арьемьевне…
– У меня не остается другого выхода, – ответил я. – Как еще я смогу найти его? Не искать же мне его у Аракчеева!
– А где ты собираешься искать княгиню? – в свою очередь поинтересовалась Мира. – Боюсь, что она не станет принимать тебя у себя, – улыбнулась индианка, почему-то виноватой улыбкой.
– Насколько мне известно, – отозвался я, – она часто бывает на салонных вечерах у Божены, так что мне кажется, что я без труда смогу ее выследить!
– А мне кажется, что ваше заявление, Яков Андреевич, немного самонадеянно, – вкрадчиво проговорил японец.
– Как бы там ни было, – повторил я устало, но другого выхода у меня нет!
Этой ночью мне не спалось, я ворочался с боку на бок, волнуясь за успех грядущего предприятия, понимая, что возможно, это последний шанс выйти на Валежникова и перехватить из его рук адресованное Веллингтону письмо.
В этот раз я заночевал в кабинете, так как решил наконец заняться своим дневником, ведение которого в последнее время совсем забросил. Мне казалось, что это занятие сможет немного отвлечь от тревожных мыслей, мешающих заснуть. Но я так и остался сидеть с гусиным пером в руках, так и не обмакнув его острие в малахитовую чернильницу. Наконец я сложил свои письменные принадлежности, спрятал дневник в тайник и снова улегся на оттоманку.
Когда за окнами забрезжил рассвет, я погрузился все-таки в неласковые объятия бога Морфея. Мне снилась буря в Па-де Кале, стоны несчастных, смываемых за борт фрегата огромными волнами, разбивающимися о палубу. Я видел Ольгу, которая уходила под воду и молила о помощи. Но я был привязан к грот-мачте и ничем уже не мог ей помочь. В лицо мне зловеще смеялся Валежников. В руках он сжимал свою маску, усыпанную драгоценными бриллиантами.
– Век тебе меня не сыскать, – уверенно проговорил он и шагнул в спускаемую на воду шлюпку. Ему подал руку какой-то важный напомаженный господин в темно-синем фраке, с лентой через плечо. Господин
Я проснулся под его хохот в холодном поту. Фарфоровые часы показывали без четверти час. У меня еще было время, чтобы собраться – рауты у Божены Зизевской обычно начинались около трех.
В этот раз туалет не занял у меня слишком много драгоценного времени. Сегодня я не собирался изображать из себя светского льва, напротив прихватил с собой два заряженных пистолета.
– Яков, ты уже встал? – изумилась Мира, войдя в гостиную. – Ты случаем не на войну собираешься? – нервно усмехнулась она, заметив, что Кинрю одевает на палец свое боевое кольцо со спицей. – Неужели этот Валежников может?.. Впрочем, о чем это я? Он же уже стрелял в тебя, – побледнев проговорила она. – Яков, как ты себя чувствуешь? Мне страшно!
– Я не узнаю тебя, Мира, – ответил я. – Мне никогда еще не доводилось видеть женщины смелее и решительнее тебя! Рана моя еще побаливает, – признался я, улыбнувшись, – но это не повод, чтобы бояться! Все будет хорошо, – пообещал я ей. – Мы и не с такими господами справлялись! Что нам этот Валежников?! Правда? – я подмигнул японцу.
– Ну, разумеется, – согласился он с важным видом.
– Но я слышала, что фигура барона Аракчеева слишком влиятельна… – неуверенно промолвила индианка. – Дело-то не только в Валежникове, насколько я поняла!
– Император Александр сам заинтересован в том, чтобы письмо нашлось, – бодро ответил я, не чувствуя, однако, в своих словах уверенности. – Так что бояться нечего!
Мира бросила тоскливый взгляд на черный ящичек с пистолетами.
В этот раз она промолчала, понимая, что спорить со мной абсолютно бессмысленно. Я был уже хорошо знаком к этому времени с таким ее молчаливым смирением. В такие минуты я чувствовал к своей индианке нежность особенную, которая захлестывала меня, словно морские волны.
Я прижал Миру к себе и крепко обнял, как будто в последний раз. Кинрю отвернулся, вдруг заинтересовавшись какой-то редкой книгой на стеллаже. Но индианка и теперь промолчала. Она словно завороженная смотрела в огонь. Языки каминного пламени отражались в ее черных глазах.
Тогда я также молча вышел из комнаты. Кинрю кивнул Мире на прощание, и она оставалась нас ждать за стеклянной ширмой окна. Когда мы садились в экипаж, я видел, как хрупкая тень спряталась за штофной гардиной.
– Она смертельно переживает за вас, – серьезно сказал японец.
– Я знаю, – ответил я, а потом велел своему форейтору трогать.
Мы подъехали к особняку Божены Феликсовны, выходящему своими флигелями на улицу Гороховую, как раз вовремя, прежде чем кареты начали собираться у главного входа с колоннами. Я нарочно велел запрячь лошадей в старенький экипаж, чтобы никто не смог бы узнать меня по парадному выезду.
Наконец, мои ожидания оправдались. Карета княгини Данилиной с ее родовым гербом появилась возле особняка моей драгоценной кузины.