Буря в Па-де-Кале
Шрифт:
– Да, Яков Андреевич, я вам уже говорила, – устало отозвалась больная.
Тем временем Мира отправилась за своими платьями, чтобы подобрать что-нибудь более или менее подходящее для княгини.
– Она вам рассказывала что-нибудь о письме? – вкрадчиво поинтересовался я.
– Нет, – Елизавета Артемьевна в ответ отрицательно покачала головой. – Она только намекала, что в Кале у нее какая-то важная миссия! Она всегда говорила об этом таким интригующим тоном… А что за письмо вы имеете в виду? – Неожиданно оживилась Данилина.
– Это не имеет никакого значения, – улыбнулся я, – если вам о
– Я действительно ничего не знаю, – развела руками княгиня. – Поверьте! Рада бы вам помочь, да нечем! Я ведь перед вами в неоплатном долгу, – вздохнула она. – Теперь, если что… Смело обращайтесь ко мне!
Мира принесла свои платья и разложила их на диване. Она выбрала три самых лучших. Одно из лионского шелка, лиф которого был украшен камелиями; другое – атласное, темно-синее, расшитое голубыми сапфирами и затканное серебром; третье – из лилового бархата, к которому прилагалась нежно-розовая кружевная мантилья. Еще индианка принесла несколько тонких кашмирских шалей.
Елизавета Артемьевна выбрала бархатное платье с мантильей. Индианка за ширмой помогла ей в него облачиться. Однако мантилью решено было все же оставить Мире. Княгиню она искусно задрапировала в кашмирскую шаль из стеганого шелка, которая должна была скрыть от посторонних глаз ее пропитавшуюся кровью повязку.
Я с ужасом думал о том, что, должно быть, Лиза испытывает. Какую душевную муку, наверное, переживает она… Я полагал, что эта мука не идет ни в какое сравнение с болью физической.
Потом Мира отдала княгине свой светлый бархатный плащ с капюшоном.
– Я не знаю, как и благодарить вас, – растроганно проговорила Елизавета Артемьевна.
– Не стоит благодарности, – ответила Мира. Она протянула княгине на прощание мешочек с душистыми травами. – Заваривайте их почаще, – сказал она, – и вам станет легче! Они успокаивают боль и останавливают кровотечение! Но все же я посоветовала бы вам обратиться к какому-нибудь доктору…
– Об этом не может быть и речи! – наотрез оказалась княгиня. – Я заклинаю вас об одном, – взмолилась она. – Никто не должен знать о том, что случилось сегодня ночью!
– Тогда, если вам станет хуже, обязательно пошлите за мной! – сказала Мира.
– Я так и сделаю, – пообещала Данилина на прощание. Потом мой Кинрю увел ее, чтобы отвезти домой. А я вынужден был мысленно с прискорбием констатировать, что все мои поиски императорского письма так и остались безрезультатными. Требовалось срочно искать выход из сложившейся ситуации!
Утром у меня появились кое-какие мысли относительно того, как действовать дальше. Я имел некоторые виды на поручика Эраста Андреевича Ларина и на Марью Антоновну Нарышкину. Их обоих я собирался расспросить об Аракчееве. Но если адрес поручика, образно выражаясь, был у меня в кармане, то вот о том, как обратиться к Нарышкиной я не имел не малейшего представления. Она видела меня в Екатерининском дворце, когда я встречался с адъютантом Его Величества, но никакого желания переговорить со мной не изъявила. Чего только стоил один ее презрительный взгляд, брошенный в мою сторону!
Так что в этом вопросе я мог снова уповать на одну лишь Божену, которая, как я полагал, при желании могла мне устроить встречу с императорской
За завтраком Мира и Кинрю молча гремели столовым серебром, не отрывая глаз от тарелок.
Я первым прервал затянувшееся молчание:
– Я намереваюсь отправиться к Божене Феликсовне! Кинрю, ты поедешь со мной?
– Разумеется, – обрадованно ответил японец. А он-то уже считал мое положение абсолютно безвыходным… Я заметил, как они с Мирой облегченно переглянулись.
Сегодня Божена принимала меня в своем будуаре, обставленном с поистине восточною роскошью. Стены в нем были обиты расписным шелком в нежных тонах. Возле китайской ширмы располагался яшмовый столик, на котором стояли часы изящной работы с амурами. Вся комната была выложена китайской посудой и безделушками.
Сама Божена выглядела роскошно в темно-синем муслиновом платье с пышными юбками, перехваченном у самых бедер прозрачным шарфом, с пышными, такими же прозрачными, тюлевыми рукавами, обнажавшими всю прелесть ее изящных ручек, пальцы которых были унизаны перстнями с сапфирами. Золотистые, искрящиеся волосы моей кузины были зачесаны к верху на затылке в виде шиньона, сколотого высоким костяным гребнем, на висках они собирались в пучки. В руках Божена держала расписной веер шириною в ладонь.
– Ну, милый братец! Что-то давно вас не было видно? Рассказывайте! Я жду! – игриво приказала Зизевская.
Я в общих чертах рассказал ей, что происходит. Но, конечно, умолчал о некоторых подробностях.
– Я поняла так, Яков, что тебе удалось поквитаться с твоим обидчиком, – вкрадчиво проговорила Божена. – Но на этом еще ничего не закончилось…
– Вот именно, – я кивнул.
– И чего же ты от меня теперь хочешь? – Божена сделалась вдруг серьезной. – По Петербургу слухи ползут, будто какого-то офицера нашли убитым в доме возле Екатерининского канала. Говорят, он то ли сбежал из ссылки, то ли указом Его Императорского Величества помилован был… – Кузина одарила меня пытливым взглядом пронзительно-синих глаз.
– Мало ли что за слухи?! – проговорил я уклончиво.
– Еще говорят, что он вроде бы человек Алексея Аракчеева, – произнесла кузина задумчиво. – Маску при нем нашли… Что-то мне не верится, Яков, что тебе об этом ничего не известно! Если ты в этом замешан, то берегись, Аракчеев, говорят, натура мстительная! К тому же весьма влиятельная! – Божена Феликсовна склонила голову на бок.
– Ну, мы тоже не из простых, – усмехнулся я, намекая на свое Орденское начальство.
– Я так и знала! – воскликнула кузина. – Ну да ладно! Тебя уже не переделаешь! Говори, с чем пришел! – вновь велела она.
– Я должен увидеться с Нарышкиной, – произнес я в ответ. – И при этом – срочно! Дело отлагательств не терпит!
– Эх, чего захотел! – возмутилась Божена. – А я-то тут при чем? Или ты забыл, любезный братец, что она меня на дух не переваривает?!
– Но ведь вы, дорогая кузина, можете устроить нам с ней свидание через третье лицо! Не так ли? – Я улыбнулся с ловеласовской опытностью. – У вас ведь при дворе обширные связи…
Божена Феликсовна поднялась с оттоманки и принялась нервно мерить шагами свой будуар.