Буря в Па-де-Кале
Шрифт:
– Яков Кольцов, – проговорил я, сгорая от нетерпения. Мне надо было переговорить с Марьей Антоновной, прежде чем решиться на… более отчаянный шаг.
– Вас ждут, – коротко бросил офицер, и я отправился за ним следом по мраморной лестнице, которая вела в покои дворца.
Оказалось, что Марья Антоновна ждет меня в одном из выставочных залов, который ночью казался просто огромным. Почти все свечи были потушены, отчего в зале царствовал розовый полумрак.
Нарышкина по-прежнему была в трауре. Черное бархатное платье скрывало ее фигуру. Но сегодня на лице царской фаворитки отчетливее проступали морщины.
– Вы нашли убийц моей дочери? – сразу же осведомилась Нарышкина, не тратя время на такой пустяк как приветствие.
– Убийца вашей дочери мертв, – отозвался я.
– У вас есть доказательства? – Марья Антоновна присела на стул. Она, кажется, неважно чувствовала себя. Ей будто бы не хватало воздуха, поэтому мать Ольги то и дело машинально хваталась за ворот платья, который не могла расстегнуть. Я опасался, что в скором времени Марье Антоновне обязательно понадобится знающий врач.
– Вы когда-нибудь слышали о капитане Алексее Валежникове? – осведомился я в свою очередь.
– Да… А при чем здесь? – фрейлина уставилась на меня немигающими глазами. – Неужели вы думаете, что… Нет, я не верю! Чтобы Ольга…
– А что вы о нем слышали? – продолжал я гнуть свою линию.
– Господин Аракчеев сетовал на то, что убили его верного человека, – тихо отозвалась Нарышкина. – А убийца так до сих пор и не найден… Неужели это вы? Да что же происходит на самом деле?! Я слышала, что этот капитан был осужден прежде. Разжалован, не знаю за какие там прегрешения, и сослан в Сибирь, однако Государь стараниями Алексея Андреевича его помиловал. И вы хотите сказать, что моя дочь могла иметь с ним что-то общее?!
– Давайте рассуждать вместе, – пожал я плечами. – Вы говорили что-нибудь о письме господину Аракчееву? Если да, то я прошу вас это признать…
– О каком письме? При чем здесь письмо? – искренне недоумевала Марья Антоновна. – Ведь речь идет о гибели моей дочери!
– О том самом письме, которое наш Император вручил мне в ту самую роковую ночь, когда вы просили меня разыскать вашу дочь, – терпеливо ответил я. – Вы тогда еще слышали часть нашего разговора…
– А… – понимающе протянула Нарышкина, – вы все о том же! Вы все с ума посходили с вашей политикой! – голос женщины дрогнул. Фрейлина могла с минуты на минуту расплакаться.
– Это имеет самое непосредственное отношение к убийству, – настаивал я на своем. Мне не нравилось, что она мне не верит. Я боялся, что фрейлина вообще откажется со мной говорить.
– Да, да, припоминаю, – горько усмехнулась Марья Антоновна. – Вы еще говорили, что моя Ольга собиралась передать послание Его Величества Александра Павловича в руки австрийскому канцлеру!
– К сожалению, это действительно так, – устало проговорил я в ответ. – Но вы не хотите слушать меня! Мне остается только взывать к вашему здравому смыслу!
– Даже, если и так, в чем я глубоко сомневаюсь, – отозвалась Нарышкина, – то я все равно не понимаю, при чем здесь Аракчеев?!
Я чувствовал, что терпение фаворитки заканчивается. Она невольно бросила взгляд на стрелки часов. Одна из этих стрелок изображала золотого Сатурна с косой.
– Вы говорили ему о письме? – снова осведомился я. – Ольга похитила его у меня, и оно попало в руки к Алексею Валежникову,
– Вы говорите страшные вещи, – поджав губы, заметила Марья Антоновна. – Только я все еще ничего не понимаю, – раздраженно заключила она.
– Письмо было в руках графини, – я тяжело вздохнул, – но она, почему-то, не захотела вернуть его своему… Ну вы меня понимаете. И тогда Валежников выбросил ее из окна.
– Я не могу в это поверить, – Марья Антоновна закрыла лицо руками. – Я действительно как-то проговорилась Алексею Андреевичу, – простонала она. – Неужели я сама, своими руками… Оленька! – женщина, наконец, дала волю слезам. – Господи! Я же раньше еще знала об этом проклятом письме! Знала от Александра, что его отправят в Кале!
– Так, значит, и Аракчеев знал обо всем этом еще до того, как письмо передали мне?! – Теперь все становилось ясным. Ольга сначала действовала заодно со своим любовником, которого его благодетель отправил в Кале. А не отдала она ему этого письма или из-за того, что приревновала Валежникова к подруге или из-за того, что хотела сильней насолить отцу. Впрочем, об этом Марье Антоновне знать было вовсе не обязательно!
– Выходит, что так, – кивнула Нарышкина.
– Поверьте, я собственными глазами видел портрет Валежникова на листке из Ольгиного альбома, видел его письмо, ей адресованное…
– Довольно! – Марья Антоновна махнула рукой. – Главное, что он мертв, – с ненавистью проговорила она.
Тогда я понял, что моя аудиенция с императорской фавориткой закончена.
Когда я вернулся домой, меня уже ждал Кутузов. В этот раз он тоже не воспользовался потайной дверью, ведущей в мой кабинет, а обосновался у камина в гостиной. В тот момент, когда я вошел, Иван Сергеевич зачарованными глазами смотрел на многорукого бога Шиву. Он перевел взгляд на меня, услышав шаги. Когда наши взгляды встретились, мне показалось, что потекли объемные, звенящие, наполненные каким-то тайным смыслом минуты.
Наконец, мой наставник прервал затянувшееся молчание.
– Чем вы меня порадуете, Яков Андреевич? – зловеще осведомился он. – Что с письмом?
В это мгновение в комнате появилась Мира. На ней было длинное, новомодное золотистое платье с лентой на талии. Я с невольной грустью подумал, что античная мода проходит…
– Яков, ты… – она запнулась на полуслове, едва заметив Кутузова.
– Мира, пойди проведай Кинрю, – попросил я ее. Мне не хотелось, чтобы она присутствовала при нашем разговоре, который, как я предполагал, должен был оказаться тяжелым.