Буря в полдень
Шрифт:
Вокзалы и поезда были полны бездомных беженцев, инвалидов в ветхих гимнастерках или в рваном гражданском платье. Проходя по вагонам, инвалиды пели песни о войне, несчастной любви, разлуке, тоске. Протянув руку, собирали подаяние. Играли на гармони или губной гармонике, а дети собирали милостыню. Никто ими тогда не занимался, не устраивал в дома инвалидов. Наверное, до них не доходили руки…
Из Германии стали возвращаться и литовцы, в конце войны оказавшиеся в советской оккупационной зоне.
Как-то в дверь нашей квартиры кто-то постучался. Я открыл и вначале не мог узнать этого высоченного, невероятно тощего человека, за которым стояли изможденные женщина и девочка. И вдруг меня осенило — это же мой коллега из Клайпедской
210
Шемерис-Шмераускас Салис (р. 1898) — поэт-футурист.
В первых числах июня в Каунасе побывал милый гость — Всеволод Иванов. Вместе с корреспондентами «Правды» Мержановым и «Известий» Кудреватых он возвращался из Берлина, где был свидетелем эпохальных событий. Нам хотелось встретиться с писателем, которого знали лично (во всяком случае, Цвирка, Нерис и я) еще с 1940 года. Как я уже упоминал, в Вильнюсском драмтеатре до войны Юкнявичюс отлично поставил его знаменитую пьесу о гражданской войне «Бронепоезд 14-69». В свое время я читал несколько книг Всеволода Иванова, знал, как ценил его талант М. Горький. Я обрадовался, встретив в Каунасе этого приземистого, широкоплечего человека, еще не снявшего военной формы, с круглым улыбчивым лицом. Говорил Иванов ровным, спокойным голосом, иногда тихонько, добродушно смеялся, и по всему было видно, что он, как и его спутники, переживает необычайно счастливые для себя дни — дни победы…
Цвирка и я гуляли с гостями по Каунасу, привезли их во Фреду. Они радовались, что Каунас не слишком пострадал от войны, что он многолюден, а на главных улицах, в первую очередь на Лайсвес-аллее, уже застеклили витрины магазинов (больших стекол, правда, не было, пришлось сделать рамы, как в окнах квартир). Гостей интересовали Каунас и вся Литва, — Иванов вспоминал свой приезд сюда с Николаем Тихоновым до войны, в 1937 году, и сожалел, что некоторых из его тогдашних знакомых, как, например, Казиса Бинкиса, уже нет в живых, а Людас Гира, тепло встретивший их тогда, тяжело болен… Его удивляло, что Гира, которого он тогда знал как буржуазного поэта, примкнул к Советской власти и даже вступил добровольцем в Красную Армию…
По нашей просьбе гости устроили в редакции газеты «Тарибу Лиетува» вечер рассказов о Берлине, на который пришло немало каунасских писателей и журналистов. Всем было интересно услышать об уличных боях в Берлине, о капитуляции германской столицы… Всеволод Иванов рассказал о том, как они посетили бетонные подземелья еще не взорванной канцелярии рейха, обнаружили труп министра пропаганды Иозефа Геббельса, который покончил самоубийством вместе со своей многочисленной семьей, о том, как удирали из Берлина, поднимаясь на самолетах с широкой аллеи Унтер-ден-Линден,
В моем архиве сохранились два снимка. На одном из них наши гости и мы с Цвиркой; на другом — писатель один. На этом снимке его рукой выведено: «Венцлове — с любовью, дружбой, поклоном. Вс. Иванов». В моей библиотеке сохранилась и подаренная им тогда книга «На Бородинском поле» со следующей надписью:
«Товарищу Венцлове — в память хорошей встречи в Каунасе, когда мы в м е с т е (вместе победили!) встретились после Победы и взятия Берлина. От всего сердца. Автор. 2/VI—45. Каунас».
В первую мирную весну мы большое внимание уделяли подготовке к столетнему юбилею Жемайте. Юбилей должен был стать первым большим праздником нашей национальной культуры после войны.
Один из юбилейных вечеров состоялся 9 июня в большом зале Каунасского университета, где еще до войны проводились главные университетские мероприятия. Вечер открыл ректор Антанас Пуренас. После моего основного доклада перед переполненным залом студентов и представителей интеллигенции с интересными воспоминаниями о Жемайте выступили Чюрлёнене и Ластас, ее произведения читали актеры каунасского театра. Дальше следовала литературная часть, в которой свои произведения читали Якубенас, Хургинас, Ластас, Реймерис (он теперь руководил каунасским радио), Мишкинис и другие.
Я перечисляю всех участников, чтобы показать, кто тогда активно участвовал в культурной жизни Каунаса.
Второй вечер — для широкой общественности — состоялся несколько дней спустя в Государственном театре. Здесь также читали произведения Жемайте, был и литературный вечер с участием тех же поэтов. Ни в первом, ни во втором вечере уже не смогла участвовать Саломея Нерис. В концерте пели виднейшие солисты — А. Сташкевичюте, А. Кучингис. Сотрудники Центральной библиотеки устроили содержательную и интересную выставку. Здесь были выставлены книги писательницы, рукописи, портреты и фотографии; выставку широко посещали не только жители Каунаса.
Юбилей Жемайте, без сомнения, имел тогда и политическое значение — наша интеллигенция наглядно убедилась в том, как Советская власть ценит деятелей культуры прошлого, в особенности прогрессивное творческое наследие.
Июнь, первый июнь в свободной Литве… Казалось, вся природа ликовала под дуновениями свежего ветра.
Лишь одно стихотворение написала Саломея после «Здравствуй!» — «Яблони в цвету», пышущее любовью к весне, к деревьям, которые не раз вырывали с корнем бури, проносящиеся над Литвой… Стихи завершаются удивительным аккордом, который поэтесса, сама того не ведая, посылает как прощальный привет родине, родившей, вскормившей ее и научившей петь: «Будь благословенна, страна родная!»
Тяжелая болезнь неожиданно уложила в постель Нерис в те дни, когда ее сердце переполняли новые песни. Утрата близких, гибель друзей не могли заслонить ее веру в светлое будущее Советской Литвы. При разговорах с Нерис чувствовалось: она всей душой верит, что любимая отчизна возродится для новой жизни в великой, свободной семье советских народов…
Но поэтессе так и не довелось принять участие в бурном возрождении родной земли. Пораженная тяжелой болезнью, страдальчески стиснув губы, она мужественно переносила боль. Поначалу она лежала дома, позднее ее перевели в больницу Красного Креста.